Автор сценария Александр Житинский "AGNUS DEI"
Автор | Автор сценария Александр Житинский |
Изд-во | Ленфильм |
Год | 1994 |
Эпизод 54.
Спальня в квартире Иваницкого. Ночь.
Топится буржуйка. Ее бок пылает алым светом.
Соболев и Иваницкий лежат каждый в своих кроватях, закутанные в одеяла.
Соболев
(в темноту).
Мы встречались уже трижды. И с каждым разом я привязываюсь к ней все больше.
Удивительная девушка!
Иваницкий.
А что я говорил!
Соболев.
Георгий, ты ведь опять все опошлишь...
Иваницкий.
Ой, Николя, как у тебя все просто! Пошляк — и все тут. А это защита.
Ты думаешь, я не способен на высокие чувства? Еще как способен.
Но высоких чувств, увы, не требуется. Да, не требуется. Нужны низкие. Низменные...
Соболев.
А я не хочу низких. Война. Не сегодня завтра...
Короче, я хотел бы умереть с любовью в сердце.
Иваницкий.
Умирать никто не просит. Поживи.
Соболев
(рывком садится).
Да? А другие? Ты привел мне эту девушку, я тебе благодарен.
Но у нее есть сестра, которую я... Которую мы посылаем на верную смерть. Нет, не так!
Мы готовим ей эту смерть. Методично, тщательно...
И я каждый день вижу это лицо. Не могу, не могу!
Иваницкий.
Николя, без истерик. Если тебе так тяжело, пошли вместо Веры дублершу.
Хотя это нежелательно. Я уже почти написал очерк о Вере. И потом...
Нет, я тебя прошу: оставь Веру. Ради Ники.
Соболев.
Не понимаю.
Иваницкий
(тоже садится).
Я все сделаю сам! Это мой бессмертный замысел. Героиня умирает и... воскресает!
Соболев
(встревоженно).
Георгий, что ты несешь?
Иваницкий.
А представь себе... Кончается война... Нашей победой, разумеется...
Проходит год, и вдруг народная героиня воскресает!.. Как Святая Богородица!
Потому что душа народа бессмертна! Сестра солдата, дочь солдата, вера солдата —
бессмертны! А? “Это посильнее Фауста Гете”, как сказал бы товарищ Сталин.
Соболев.
Ты серьезно?
Иваницкий.
Вполне. Подо все можно подвести марксистскую базу. Если это нужно.
Соболев.
То есть, ты предлагаешь мне одну сестру повесить, а вторую заставить участвовать
в отвратительном фарсе?
Иваницкий.
Ты скучный человек. Спи.
Он ложится, смотрит в потолок. Потом вдруг вскакивает, идет в кабинет.
Зажигает керосиновую лампу, садится за пишущую машинку и что-то печатает.
Эпизод 55.
Кабинет Лежавы. Утро.
Иваницкий вбегает в кабинет к майору с листками в руках.
Иваницкий.
Вахтанг, я переделал, я все переделал! Открылись потрясающие факты!
Оказывается, наша героиня приветствовала товарища Сталина! Лично!
Лежава.
Где? Когда?
Иваницкий.
В тридцать четвертом, на съезде партии...
Лежава.
Плохой съезд был.
Иваницкий.
Что значит “плохой”? Съезд победителей! Слушай...
Он садится за стол, начинает читать.
Иваницкий.
“Она вспоминала, как пионеркой попала в Москву на съезд партии...”
Это она в самолете думает, перед выброской в тыл...
“Тогда было такое же ощущение, как перед прыжком. Она стояла на сцене Большого театра
в белом переднике с букетом цветов и читала сочиненные ею стихи.
А перед нею стоял великий вождь и учитель...
Тогда она готова была отдать за него жизнь. Готова ли теперь?..”
Ну, как?
Лежава.
А что за сомнения: “Готова ли теперь?”. Конечно, готова!
Иваницкий.
Хорошо, исправлю. “Тогда, как и сейчас, она готова был отдать за него жизнь”.
Лежава.
Годится. Ты делаешь успехи. Как дойдешь до подвига, сразу неси.
Сегодня из Москвы звонили. Нужен подвиг! Позарез.
Иваницкий.
Я успею. Дело за разведкой.
Лежава.
Кстати, о разведке. Твой племянник на меня в обиде?
Иваницкий.
С чего ты взял, Вахтанг?!
Лежава.
Мне показалось.
Иваницкий.
Ну, ты же знаешь вечные контры между военной разведкой и спецслужбами...
Лежава.
Следил бы лучше за своими лейтенантами. У меня сигнал, что Алексей героиню обхаживает. Если испортит девку, он себе приговор подпишет. Не может быть в живых человека, который покрыл народную героиню!
Эпизод 56.
Полигон. День.
Гремит взрыв, и в воздух взлетают доски и бревна сарая. Снежная пыль заволакивает
все вокруг, а потом из нее возникает сияющая Вера в маскхалате.
Вера.
Товарищ лейтенант! Задание выполнено!
Губин.
Молодец, Румянцева. Курсант Ветлицкая!
Марина
(выскакивает из окопа).
Есть!
Губин.
То же задание! Выполняйте. Остальные в укрытия!
Двое парней-курсантов укрываются в своем окопчике, а Алексей с Верой — в своем.
Марина, подхватывает катушку с проводом, толовую шашку и ползет по снегу.
Уползая, она ревниво оглядывается.
Губин.
Ревнует... Давай, давай, Ветлицкая, не оглядывайся!
(Он смотрит на секундомер).
Хочешь, про Сталина расскажу?
(Вера кивает).
Однажды, на учениях кидали гранаты. Подъезжают Сталин, Буденный и Ворошилов. Сталин и говорит: “А ну, кто дальше кинет?” Я стоял поблизости. “Давайте с вас и начнем”. Это значит, с меня. Ну, я хватаю гранату и что есть силы швыряю метров на сто, не меньше. Сталин похвалил и говорит: “А что Семен Михайлович?” Буденный расправил усы, вырвал чеку, подождал, но нервы у всех крепкие... Засмеялся и швырнул. Да прямо в мою воронку. Ну, взрыв, конечно, осколки. Ворошилов говорит: “Товарищ Сталин, и я хочу, разрешите!” По старой привычке Ворошилов зубами чеку вырвал и бросил метров на десять дальше меня и Буденного... “Молодец!” — похвалил его Сталин.
У сарая Марина заложила шашку, вставила запал и поползла назад. Она не заметила, как валенком зацепила провод и потащила за собой шашку. Она ползла, а метрах в десяти за ней тянулся тротиловый заряд.
Губин.
Сталин взвесил на руке гранату. “Маловата”, — говорит. — “Нет ли гранаты побольше?” Дают противотанковую. Он руку назад закинул, прицелился и, будто плеткой, — жах! Смотрим — нет ни гранаты, ни взрыва. Все переглядываются, как-то неудобно стало. А Сталин прищурился и трубку раскурил, и так колечки пускает. И вдруг за лесом где-то — ба-бах!
И в ту же секунду гремит взрыв.
Эпизод 57.
Кабинет Соболева. День.
В кабинете Соболев и Губин. Они стоят друг против друга. Происходит объяснение.
Соболев.
Повтори. Повтори, что ты сказал.
Губин.
Врачи говорят, будет в строю через месяц.
Соболев.
Значит, дублера нет!
Губин.
Нет.
Соболев.
Ты понимаешь, что теперь только от Веры зависит операция...
Губин.
Отложите операцию, товарищ полковник. Сделаем новый набор...
Соболев.
Почему?
Губин.
Румянцева беременна.
Соболев.
Что-о? От кого?
Губин.
От меня.
Соболев.
Да ты понимаешь, что ты говоришь?1
Губин.
Понимаю. Мы поженимся. У меня серьезные намерения.
Соболев.
А ты спросил, какие намерения у нас?
Губин.
Простите, товарищ полковник.
Соболев.
Разве ты не понял, разведчик сраный, что девок готовили особо? Ты не понял? Нет?
Одну подорвал, другую обрюхатил! Мы готовим легенду, мы готовим народную героиню.
Уже пишется очерк о ее героизме. “Правда” ждет, народ ждет. А ты!!!
Губин.
Я не знал.
Соболев.
Лейтенант Губин! За халатное отношение к служебным обязанностям, выразившееся в подрыве курсантки Ветлицкой, вы разжалуетесь в рядовые и будете посланы на передовую. Понятно?
Губин.
А Вера?
Соболев.
Кру-гом! Шагом марш!
Эпизод 58.
Квартира Иваницкого. Вечер.
Соболев в прихожей снимает полушубок. Слышен стук машинки.
Соболев входит в кабинет. Вид у него опустошенный.
За машинкой Иваницкий.
Иваницкий.
А я закончил! Раньше, чем вы! Раньше, чем ваша Вера!
Воистину, вначале было слово! Послушай!
Соболев
(ложится на диван).
Иваницкий, пошел в жопу...
Иваницкий.
Послушай, послушай, как это будет выглядеть. Тебе полезно.
Я прочту главную сцену... подвига.
Соболев.
Георгий, избавь меня...
Иваницкий.
Николай, я вполне серьезно... Мы одно дело делаем, не так ли?
Неужели ты думаешь, что отвечать придется только мне и Лежаве?
И тебе тоже, Коленька, придется овтечать за невинно убиенную душу.
Жертва во имя спасения Отечества! Правильно? Ну, ладно, слушай, мне не терпится:
“Палач из местных предателей подошел к Вере. Она стояла перед ним на морозе, босая,
в разорванном платье. На груди дощечка, и только одно слово по-русски: “партизанка”.
Жители деревни, бабы и старики, опустив головы, стояли вокруг виселицы, согнанные сюда немецкими автоматами. Одна из старух, Марфа Семеновна, незаметно подсунула Вере
плетеные лапотки, чтобы не мерзли ноги. Палач разрешил их надеть...”
Эпизод 59.
Кабинет Лежавы. День.
Окончание очерка Иваницкий дочитывает уже перед майором Лежавой.
Иваницкий.
...”И когда палач подступил к ней, чтобы выбить из под ее ног скамейку, на которой стояла Вера, она крикнула: “Прощайте, товарищи! Да здравствует товарищ Сталин!”
По лицу Лежавы катятся слезы.
Лежава.
Звери, какие звери...
Иваницкий.
Вот в таком ключе, товарищ майор.
Лежава.
Молодец! Вариант утверждаю!
(Пишет резолюцию на титульном листе). Смотри, что я написал.
“Это посильнее “Оптимистической трагедии”!
Иваницкий.
Ну, Вахтанг, это явное заимствование у товарища Сталина!
Лежава.
Ничего, товарищ Сталин не будет в обиде... А кстати, нельзя ли, чтобы Вера перед смертью крикнула так: “Да здравствует товарищ Сталин, верный продолжатель дела великого Ленина!
Иваницкий.
Длинно, Вахтанг. Перед смертью — это длинно.
Эпизод 60.
Госпиталь. День.
В военном госпитале готовятся к эвакуации: носят тюки с бельем, двигают койки.
Вера идет по коридору, ее останавливает главный врач.
Главный врач.
Румянцева, помогите мне. Нужно упаковать документацию... А почему вы не в халате?
Вера.
Потому что я не та Румянцева. Я ее сестра.
Главный врач.
Извините. Удивительно!
Вера заглядывает в ординаторскую. Ника перевязывает шпагатом истории болезней.
В комнате больше никого нет.
Ника
(удивленно).
Вера?
Вера.
Никочка, я к тебе...
Ника.
Что-нибудь случилось?
Вера.
Лешку разжаловали в рядовые и послали на передовую.
Ника.
Да ты что! За что же?
Вера.
За Марину.
НИКА.
Это которая у нас лежит? Ерундовое ранение!
Вера.
Алешу отправили на фронт, ты уезжаешь с госпиталем. Вокруг блокада. Я беременна!
Ника бросается к сестре, обнимает ее, целует:
Ника.
Он?
Вера.
А кто же!
Ника.
Надо пойти к командованию и рассказать.
Вера.
Не надо! Я успею. Операция займет не больше недели. А потом откроюсь.
Ника чиркает спичкой, закуривает.
Ника.
Вот что. Ты не пойдешь на задание.
Вера.
Как? Это невозможно!
Ника.
Беременной нельзя. С парашютом прыгать. В снегу лежать.
Вера.
Никто же не знает, Ника!
Ника.
Не в этом дело: знают — не знают. А ребенок? Я пойду и скажу. Я старшая сестра.
Вера.
Ты всего на 27 минут старше! Мне доверили, меня учили, на меня рассчитывали! Меня никто не может заменить. Марина ранена.
Ника.
А парни?
Вера.
Начальник разведшколы специально подчеркивал, что это — операция для девушки.
Парни будут прикрывать. Немцы хватают любого мужчину старше семнадцати лет.
Мужчине в тылу не пройти.
Ника.
Значит, нужна женщина... Хорошо! Женщина будет.
Вера.
Кто?
Ника.
Я. Мы сто раз проделывали этот трюк. Подменяли друг друга, когда нужно.
Сделаем так и сейчас.
Вера.
Ты же уезжаешь!
Ника.
Меня не берут — мест не хватает даже для раненых.
Вера.
Но ты ничего не умеешь! Меня учили взрывать, передавать по радио...
Ника.
Ты забыла наши занятия в Осоавиахиме? Помнишь, как я бросала гранату?
И толовую шашку взрывала. Кстати, дважды: за себя и за тебя, потому что в тот день
у тебя было свидание с Витей... Заменю тебя и сейчас.
Вера.
Да, правда. Ты взрывала...
Ника.
Ты должна сберечь ребенка. Это же ребенок по любви, правда?
Лешка вернется, что ты ему скажешь?..
Вера
(обнимает сестру).
Спасибо тебе, сестра. Ты можешь сорвать операцию, а виновата буду я.
Эпизод 61.
Фойе театра. Вечер.
В фойе театра музкомедии играет музыка, собирались гости на празднование
Нового года — артисты, художники, военные...
Странные одежды — кто в смокинге и бабочке и при этом в валенках, кто в шапке.
Многие дамы закутаны в пуховые платки.
Среди присутствующих Иваницкий и Ника.
Слышатся разговоры в кружках.
Разговоры.
Говорят, оборона эшелонирована в пять рубежей. Город выстоит.
Ах, город, может, и выстоит, но людей в нем не будет.
А в Аргентине сейчас лето...
Что это вы вспомнили об Аргентине?
Там лето и нет войны. Вы можете представить — лето и нет войны?!
Я никогда не был в Аргентине.
А я никогда и не буду.
Репетируем оперетту. Соловьев-Седой. Да-да-да!
Вы с ума сошли! Какая оперетта! Впору трагедию ставить. На улице трупы валяются.
Да-с, а мы оперетту!
В фойе входит группа военных. Среди них Соболев и Лежава.
Мы впервые видим Лежаву в форме. Собравшиеся аплодируют.
Организатор.
Дорогие товарищи! К нам в гости пришли доблестные защитники города Ленина! Поприветствуем их, товарищи!.. А теперь прошу пройти всех в зал на просмотр кинохроники.
Гаснет свет, и на экране появляются кадры хроники 1941-го года.
В зале Ника сидит между Соболевым и Иваницким.
И вот уже звучит вальс, и танцуют пары. Соболев танцует с Никой.
Лежава стоит рядом с Иваницким, наблюдает.
Лежава.
А почему Вера здесь? У твоего племянника с ней роман? Я же предупреждал...
Иваницкий.
Это не Вера.
Лежава.
Что ты мне рассказываешь! Я же вижу. У меня глаз верный.
Иваницкий.
Это ее сестра.
Лежава.
Что, так похожа?
Иваницкий.
Абсолютно. Они двойняшки.
Лежава.
Что-о? Не может быть!
Иваницкий
(ехидно).
Особенно забавно слышать это от тебя, Вахтанг.
Лежава.
Я же читал анкету!
Иваницкий.
А разве в анкете есть вопрос: "Имеете ли близнецов?"
Лежава.
Тебе все шуточки. А это дело серьезное. Надо исправлять ошибку.
Иваницкий.
Каким образом?
Лежава.
У народной героини не может быть двойников! И не будет.
Соболев проводил Нику к столику со скромным новогодним ужином.
Иваницкий садится рядом. Подходит и Лежава.
Иваницкий
(представляет их друг другу).
Мой друг майор Вахтанг Лежава... Ника Румянцева.
Лежава галантно целует Нике руку.
Иваницкий.
К сожалению, мне скоро уходить. Приглашен на Адмиралтейский завод.
Буду встречать Новый год вместе с рабочими. Говорят, будет свежая рыба.
Соболев.
Только не говори, что сожалеешь, покидая нас.
Иваницкий.
Что поделать, Коленька! Рыба ищет, где глубже, а человек — где рыба. Я предлагаю тост за единственную девушку за этим столом. За Нику Румянцеву. За Нику! Нашу богиню Победы. Богиню нашей Победы. Пусть Новый год принесет ей исполнение желаний!
Мужчины выпивают стоя.
Организатор вечера выходит на эстраду, где стоит рояль.
Организатор.
Начинаем наш концерт! Первым выступит заслуженый артист республики Ефим Ней,
художественный свист!
К роялю выходят аккомпаниатор и артист в смокинге. Льется музыка — какое-то танго, исполняемое Ефимом Неем посредством свиста.
Лежава слушал, картинно облокотясь на руку, а в глазах стояли слезы.
Иваницкий
(наклоняется к Нике, тихо).
Хвастаюсь. Я закончил очерк о Вере. Получилось хорошо, ей-Богу!
Через несколько дней она уходит на первое задание. Антр ну.
А вы покидаете Ленинград? Я слышал, госпиталь эвакуируют?
Ника.
Да, но едут не все. Мест на машинах нет. Я остаюсь.
И Соболев, и Лежава прислушиваются к этому разговору.
Собравшиеся слушают художественный свист —
как в старые добрые времена, когда не было войны.
Смолкают аплодисменты.
Организатор.
Молодая поэтесса Ника Румянцева прочтет свои стихи. Просим, Ника!
Ника, смутившись, встает, подходит к роялю.
Ника.
Можно я прочитаю другие стихи, не свои?
Возгласы.
Просим, просим!
Лучше свои!
Ника.
“Петроградское небо мутилось дождем, На войну уходил эшелон...”
Лежава
(наклоняется к Иваницкому).
Чьи стихи?
Иваницкий.
Блока.
Нику тоже щедро благодарят рукоплесканиями.
Она возвращается за столик.
Лежава
(резко).
Только не “петроградское небо”, “ленинградское небо”. От слова “Ленин”, понятно?
Ника
(тоже резко).
Когда это писалось, Ленинграда не было.
Лежава
(ударяет ладонью по столу)..
Теперь есть. И всегда будет!
Иваницкий встает, раскланивается.
Иваницкий.
С наступающим вас, товарищи! Я побежал.
Коленька, проводи меня, я тебе дам ключи. Они у меня в пальто...
Эпизод 62.
Гардероб театра. Вечер.
Соболев догоняет Иваникого.
Соболев
(тихо).
Что ты говоришь? Какие ключи? У меня есть свои.
Иваницкий
(еще тише).
Прячь Нику. Лежава собирается ее брать.
Соболев.
Почему?
Иваницкий лишь воздел глаза к небу.
Эпизод 63.
Улицы Ленинграда. Ночь.
Ника и Соболев идут по ночному зимнему городу.
Полковник ведет девушку под руку, что-то тихо ей говорит...
Впереди показались три светляка — это горят светящиеся знаки патруля.
Офицер патруля.
Стой! Проверка документов.
Соболев предъявляет документы.
Офицер проверяет, берет под козырек.
Офицер.
Счастливого Нового года, товарищ полковник!
Патруль следует дальше.
Соболев смотрит на часы.
Соболев.
До Нового года осталось пятнадцать минут... Давай встретим его вместе!
Ника.
И я этого хочу, давайте!
Эпизод 64.
Квартира Иваницкого. Ночь.
В дорогих бронзовых подсвечниках горят две свечи.
Их свет отражается в высоких бокалах. Письменный стол с пишущей машинкой.
В углу часы с большим циферблатом начинают бить густым тяжелым боем.
Соболев и Ника поднимают бокалы.
Ника.
Мне хорошо с вами... Спокойно. Не знаю, что это... Николай Евгеньевич, простите меня.
Соболев
(целует ее).
С Новым годом, Ника...
Ника.
Хорошо, когда есть человек, которому можно доверять...
Соболев.
Не надо. Пожалуйста. Я хочется сказать тебе важную вещь. Но я не могу...
Ника.
И не надо. Мне спокойно сейчас.
“Есть минуты, когда не тревожит роковая нас жизни гроза...”
Соболев.
“Кто-то на плечи руки положит, кто-то ясно заглянет в глаза...”
Ника.
Какая тишина, как в детстве...
Соболев.
Ника, дорогая! Пообещай сделать то, о чем сейчас попрошу... Пообещай...
Ника.
Хорошо, обещаю.
Соболев.
Ты должна уехать! Ради меня, ради нас! Срочно уехать. И ты уедешь со своим госпиталем.
Ника.
Мне сказали, что я остаюсь!
Соболев.
Ты уедешь... Тебя возьмут... Я все устрою. Ты мне веришь?
Ника
(кивает, тихо).
Я же сказала: я вам верю во всем.
Соболев.
Ты меня вернула в те годы, когда я был лучше и чище... Господи, как давно!
Море времени... Море крови... “И жизни путь пройдя до половины —
Я заблудился в сумрачном лесу”... Будем пировать! Разорим дядюшку.
Съедим все его запасы. Уничтожим все питье! А сейчас растопим печку!
Соболев подходит к письменному столу, выдвигает один ящик, второй.
Выкладывает на стол какие-то бумаги.
Соболев.
Вот. Это, наверное, не нужно.
Берет несколько листов бумаги, поджигает их. Растапливает "буржуйку".
Огонь занимается в топке.
И вот уже бок печки раскален.
Соболев с Никой сидят за столом. Перед ними закуска и бутылки. Соболев пьян.
Соболев.
Не верь никому, слышишь! Здесь нельзя верить... И я такой же... И дядюшка... Сволочь!
Ника.
Зачем вы так...
Соболев.
Я знаю. Ты не знаешь. Беги отсюда... Подальше. После войны, даст Бог, встретимся.
После войны все будет не так. Вот увидишь... Я хочу тебя...
Увлекает ее на диван. Но не рассчитывает свои силы, падает. Ника помогает ему улечься. Он пытается обнять ее, но она высвобождается, устраивает его на подушке,
а потом наваливает сверху плед, одеяло, шинель.
Соболев утихает.
Ника смотрит на него.
Отходит к столу, взгляд ее падает на стол, где рядом с машинкой
лежат бумаги, вытащенные Соболевым из ящика. И сверху рукопись с названием:
“Подвиг Веры". К рукописи приколота фотография Веры.
Наискосок резолюция: “Вариант утверждаю.
Это посильнее “Оптимистической трагедии”. Лежава”
Ника берет листки, начинает читать.
Голос Ники.
“Партизанка”... ...жители деревни, бабы и старики... Марфа Семеновна...
И когда палач подступил к ней, чтобы выбить из под ного скамейку, на которой стояла Вера, она крикнула: “Прощайте, товарищи! Да здравствует товарищ Сталин!”
Пламя свечи колеблется. Ника опускает руки с листками.
Эпизод 65.
Квартира Иваницкого. Утро.
Иваницкий просовывает нос в кабинет. Он пьян.
Иваницкий.
Пардон. Я не помешал?..
(Заходит). А где же наш воробышек? Наша птичка? Улетела?
Соболев
(высовывает лицо из-под груды наваленного на него тряпья).
Фу ты, черт! Идиот старый!
Иваницкий.
Ты мне?
Соболев.
Себе. Заснул. Напился и заснул.
Иваницкий.
А как я напился! Ты не представляешь!
Соболев.
А где Ника?
Иваницкий.
Ты у меня спрашиваешь?
(Подходит к столу, замечает очерк. Разом трезвеет. Тихо). Николя, что это такое?
Соболев.
А? Что?
Иваницкий
(повышает голос).
Что это такое, я спрашиваю. Рукопись лежала в ящике. Кто ее вынул оттуда?
<