Александр Житинский "Фигня (41)
"

Пенкина не участвовала в общей пьянке, потому что Биков засадил ее за коммюнике. Он обещал Пересу коммюнике к вечеру.

Ольга никогда не писала коммюнике. Ей было интересно.

Они устроились в том же зале, где проходила пресс-конференция. Биков вел себя суетливо, зачем-то закрыл дверь на ключ, часто вытирал пот.

— Зачем дверь закрыл? — прямо спросила Ольга.

— Секретность, Пенкина, секретность... — озабоченно проговорил Биков и принялся опускать жалюзи.

За окном уже выносили из банкетного зала первых перепившихся министров и Алексея Заблудского. Их несли в правительственную деревню, располагавшуюся неподалеку, в парке.

В пресс-холле стало полутемно и лирично. Биков включил музыку и достал из холодильника ликер «Амаретто». Пенкина с интересом смотрела на эти приготовления к коммюнике.

Биков разлил ликер в рюмки и поднес одну Пенкиной. Та взяла осторожно, чтобы не расплескать, поскольку Биков наполнил рюмочку до краев.

Сам Дмитрий, будто этого и ждал, поставил свою рюмку на стол и внезапно грохнулся перед Пенкиной на колени. При этом уткнулся лбом ей в бедро. Пенкина не могла отбить атаку, ибо держала переполненную рюмочку и боялась пролить на голову Бикову.

— Оля! Оленька! — глухо взывал Биков, в промежутках покрывая бедро поцелуями и стремясь расширить их зону. — Я увидел тебя — и погиб! Здесь нет ни одной женщины! Кругом сельва и пьяные члены кабинета! Ты одна можешь меня спасти!

Ольга улучила момент и одним махом влила в себя рюмку. Одна из проблем была решена. Ольга отбросила рюмку и вцепилась пальцами в кудрявую шевелюру Бикова, стремясь оторвать его голову от своей ноги.

— Давай... писать... коммюнике... — с усилием выговорила она, ибо Биков был силен, как молодой бугаек.

— Давай... Только... сначала... любовь... — также в борьбе отвечал ей министр.

— Где... ты... предлагаешь?.. — полюбопытствовала Ольга, держа тяжелую голову навесу.

— Где... угодно... На столе... Я микрофоны... уберу... — тяжело дышал Биков.

— Да уж... давай... с микрофонами... — пыхтела Ольга.

Он оторвался от желанного бедра, вскочил, схватил ее на руки и понес к столу, где только что восседали делегации. Пенкина была увесиста, и Биков едва донес ее до стола, где бухнул достаточно неаккуратно.

Пенкина уселась на столе и, недолго думая, влепила Бикову увесистую оплеуху.

— За что? Вот они, микрофоны! — обиделся Биков.

— Я люблю другого, — заявила Пенкина.

— И люби. Кто тебе мешает?

— У тебя несерьезные намерения.

— Хорошо. Давай с намерениями. Выходи за меня, Перес нас распишет, будем выпускать журнал, — с готовностью предложил Дмитрий.

— Так ты небось женат.

Биков потупился. Было видно, что ему тяжело говорить правду, но иначе он как честный журналист не может.

— Женат. Семь раз, — сказал он.

— Сколько?! — вытаращила глаза Ольга. — Ты что — с пеленок женился? Тебе же тридцати нет!

— Двадцать семь, — подтвердил Биков. — Понимаешь, я искренний! — принялся искренне объяснять он. — Каждый раз на одном и том же попадаюсь. Иду с девушкой в ЗАГС, а она приводит подружку-свидетельницу! И я в нее тут же — бух! — и влюбляюсь! Семь раз так было.

— А я восьмой буду, да?

— Это навеки. Точно. Во-первых, свидетельниц нет, кроме доньи Исидоры, а она Пересова. Во-вторых, отсюда не убежишь. Если уж попал — как в зону на пожизненную каторгу. В-третьих, я ведь тебя люблю!

— Навеки? — задумалась Ольга. — Нет, навеки лучше дома. А тебя зачем сюда принесло?

Биков объяснил, что после гонений и судебных преследований, когда Пен-клуб спас его от тюрьмы, он решил эмигрировать ввиду невозможности печатно применять непечатные слова.

— А тебе это очень нужно? — вставила Ольга.

— Вообще-то можно и обойтись. Я ради принципа, — ответил Дмитрий.

Выбор был богатый: Штаты, Франция, Израиль... Но Биков выбрал Касальянку. Здесь сразу давали должность министра и жилье, вдобавок его друг, поэт-авангардист, эмигрировавший в Касальянку два года назад, написал ему, что житье райское и чертовски духовное.

— А он по какой статье сидел, этот друг? — спросила Пенкина.

— Он не сидел. Его сажать абсолютно не за что. Он ничего никогда не делал. Только стихи писал из точек и запятых.

— Значит, просто наркоман, — решила она.

— Чего вы все привязались! — взвился Биков. — Почему наркотики? В Касальянке колония добра и света, а вы про наркотики. Я наркотиков в глаза не видел.

— А Интерпол видел. И наши ребята видели. С той же эмблемой, что на вашем флаге.

— Странно, — задумался Биков. — Как же коммюнике писать? Про добро и свет или про наркотики?

— А на фига нам это коммюнике?

— Точно! Лучше любовь! — воспрянул Биков и полез на стол.

Ольга оправила юбку.

— Нет. Любви тоже не будет.

Опечаленный Биков подошел к окну и поднял жалюзи. За окном двигалась процессия солдат-метисов. Они несли министров домой за руки и за ноги. Впереди трое несли огромного министра обороны, следом тащили его начальника штаба, далее транспортировали бесчувственных гостей Вадима и Ивана, потом всех остальных, включая старенького министра торговли.

Все были пьяны в хлам.

— Банкет удался! — сказал Биков, и тут в дверь постучали.

Он открыл. На пороге стоял капрал и четверка солдат. Ни слова не говоря, двое солдат подхватили Бикова и понесли прочь. Оставшиеся двое взялись за Ольгу.

— Я не пил! — орал Биков. — Я коммюнике составлял! Пустите!

— У нас приказ: отнести членов кабинета и гостей в деревню, — сказал капрал по-испански.

Биков затих и только беззвучно и ненормативно матерился, глядя в бездонное небо над Касальянкой.

< Назад | Далее >