Александр Житинский "Фигня (46)
"

Дремучий океан сельвы под лопастями вертолета внезапно кончился, и перед изумленными взорами гостей возник островок, словно бы каким-то чудом перенесенный в верховья Амазонки из Средней России.

На зеленом холме, поднимающемся над рекой, стояла церковка со звонницей, сложенная из белого камня, а поодаль живописно раскинулись бревенчатые избы с резными наличниками и крашеными коньками на крышах, крытых дранкой... Короче, внезапно дохнуло родиной, да так сильно, что Пенкина не выдержала, прослезилась:

— Хорошо-то как... Господи!

— Имитация, — сказал Биков.

— Сам ты имитация! Смотри — одуванчики!

— Откуда в Южной Америке одуванчики? Ты географию проходила?

— Что ж у меня глаз нету?

И действительно, когда приземлились и пошли по цветущему лугу, приметили не только одуванчики, но и ромашки, и клевер, и иван-да-марью...

За лесом, в правительственной деревне, была совсем другая флора. И солнце палило здесь не так яро, почти ласково, и река плескалась совсем по-домашнему.

От реки поднималась к деревне девушка с коромыслом. На нем висели ведра, полные чистой воды.

— К счастью, — заметила Ольга.

— Девушка, вы местная будете? — игриво обратился к ней Биков.

— Местная, господин хороший, — ответила она, окая по-вологодски.

— У-у, ядрен батон! — восхитился Биков. — Сейчас стихи сочиню, гадом буду!

И он действительно прокричал вслед удаляющейся девушке с коромыслом частушку:

Как попал на Амазонку,
Встретил там одну девчонку!
Повиляла мне бедром
И ушла себе с ведром!

Она оглянулась и сказала:

— Вы, пожалуйста, не позволяйте себе лишнего, не то я мужу скажу, он вас на дуэль вызовет.

— Твою мать! — восхитился Биков. — Погибнуть на дуэли в пампасах! Красиво, Пенкина?

— Зря вы смеетесь, — сказала девушка. — Министр здравоохранения вот так же смеялся, а потом муж его убил на дуэли. Вы ведь тоже из правительства будете?

— Стрелялись, что ли? — сбавил тон Дмитрий.

— Нет, на кулаках.

Девушка пошла дальше.

— Так это не дуэль, а мордобой будет... — пробормотал Биков, но дальше петь не стал.

Другая прилетевшая пара — Исидора и Максим — несколько поотстала. Максим еще в вертолете пытался пламенными взглядами напомнить Исидоре о «Большом каскаде», ужасы которого несколько стерлись в его памяти, а прелести остались.

Донья поначалу не понимала, в чем дело, — она все забыла, но потом вспомнила эту историю и догадалась, что Максим, по всей видимости, еще не вскрывал берета, иначе не выглядел бы столь безмятежным.

«Интересно, где он его носит?» — подумала донья, глядя на огромную генеральскую фуражку Максима с высокой тульей и вышитой на ней золотом фигой.

И вот теперь на лугу Максим, одуревший от родной природы, взял донью под локоток и недвусмысленно предложил:

— Исидора, давай найдем сеновал. Ты не представляешь, как хорошо на сеновале...

— Хорош сеновал что? — спросила донья.

— Любовь на сеновале. Пробовала?

— Что есть сеновал? Что он валит? — пыталась понять донья.

— Он ничего не валит. На него валят. Девушек, — сострил Максим.

— Это есть матрас, да?

— Ну да. Вроде. Большой такой, метра три в высоту. Из сухой травы.

Размеры матраса поразили воображение доньи. Она никогда не занималась любовью на таком огромном матрасе. На секунду даже захотелось попробовать. Пусть даже с этим сукиным котом. Но она быстро взяла себя в руки и осадила соблазнителя.

— Перес расстрелять два счет, — сказала она.

— Это он может... — вздохнул Максим и, сняв фуражку, вытер пот со лба.

Под фуражкой обнаружился берет — потерявший форму и мокрый от пота. Судя по всему, Максим не снимал его с той ночи.

— Зачем есть берет? — указала на него пальцем донья.

— Привычка — вторая натура, — уклончиво ответил он.

Они поднялись на холм и пошли по деревне, любуясь домиками в пряничном русском стиле. Местные жители выходили за калитки, кланялись гостям в пояс:

— Добро пожаловать, гости дорогие!

— С приездом вас! Здравствуйте!

— Здравствуйте! Очень приятно, — отвечали женщины, а Биков шепотом матерился от изумления.

— Русский стиль, да? — спрашивала Исидора.

— Потемкинская деревня, — сплюнул Биков.

— Какая?

— Показушная, — объяснил Биков.

— Кому же показывать? — удивилась Пенкина. — Здесь никого и не бывает, даже родных министров.

Они дошли до домика с вывеской «Чайная». На вывеске был изображен калач и фирменная желтая этикетка с зеленым кукишем посредине.

— Зайдем? — предложила Ольга.

— Министрам чай запрещен, — предупредил Максим.

— Мы не министры! — ответила Ольга, толкая дверь.

Внутри было уютно: столики, покрытые чистыми скатертями, на каждом столике — небольшой самовар. Сушки, сухарики, расписные чашки.

Хозяин, молодой человек в очках и с бородкой, похожий на Добролюбова, устремился к ним.

— Добро пожаловать, гости дорогие! Чем могу услужить?

— Прекратите паясничать! — возмутился Биков. — Говорите нормально.

— Позвольте, в чем же вы видите ненормальность? — удивился хозяин.

— Ну не бывает так! Не бывает! — закричал Биков.

Хозяин скорбно покачал головой.

— Понимаю. Вы недавно из России...

— А вы давно? — язвительно поинтересовался Биков.

— Нет, года не прошло... Но у нас тут климат... И чай... Да вы отведайте, — он жестом пригласил гостей за стол.

Гости уселись. Хозяин принялся хлопотать. Биков недовольно озирался, происходящее казалось ему ловкой, но непонятной мистификацией.

— Меня зовут Владимир Порфирьевич, — представился хозяин.

Бикова передернуло.

— Не бывает таких отчеств! Вы часом не из романа? Из Достоевского? — насмешливо спросил он.

— Нет, Господь с вами. Я из Костромы, — хозяин будто не замечал его насмешек.

Он быстро, но с достоинством обслужил гостей: заварил чай, разлил в чашки, подал варенье.

— Я могу быть свободен или вы позволите мне насладиться беседой с вами? — кротко спросил хозяин.

— Позволим насладиться, — сказал Биков.

— Наслаждайтесь, — подтвердил Максим.

— Тогда не изволите ли рассказать о причине вашего появления в Касальянке?

— Я за чаем приехал, — рубанул Максим. — Перес велел отгрузить триста килограммов.

— Так вы пейте чай. Пробуйте. Остынет, — подвинул к нему чашку Владимир Порфирьевич.

— Извините. Запрещено инструкцией. Перес не разрешает.

Владимир Порфирьевич омрачился.

— Мне больно, что вы называете Якова Вениаминовича вымышленным именем. Это грех, — сказал он.

Исидора и Ольга пили чай, прислушиваясь к разговору мужчин.

Максим после реплики хозяина смешался. Он не знал, что это грех — называть Переса Пересом. Зато Биков перешел в наступление.

— Лучше расскажите, за что вы сидели в России. По какой статье? Как эмигрировали? — приступил он к допросу.

— Я не сидел, как вы выражаетесь. Я преподавал в музыкальной школе по классу скрипки. Узнал, что в Касальянке есть русская колония добра и света. И уехал...

— Добра и света! Ебическая сила! — тихо выругался Биков.

Женщины пили чай и на глазах расцветали. Их лица сделались мечтательными и несколько рассеянными. Они будто воспарили над столом и слушали разговор с высоты своего снисхождения к мелким и недостойным проблемам жизни.

Хозяин подлил им еще, улыбаясь.

— Как видно, вы никогда не пробовали нашего чая, — сказал он. — Кстати, у него смешное имя. Он называется «фигня».

— Фигня? — удивленно переспросил Биков.

— Хороший чаек... — размягченно улыбнулась Ольга.

— Мадонна мой простит, Мадонна знать мой грех, — поникла головой донья.

— Может, попробовать «фигни»? — заерзал на стуле Биков. Ему стало любопытно.

— Перес... То есть Яков голову отвернет. Министрам нельзя, — сказал Максим.

— Что же министры — не люди! — воскликнул Биков, но к чаю не притронулся, чтобы не лишиться должности.

Он завел разговор о своем друге-авангардисте и выяснил, что тот работает фасовщиком чая, женился, завел детей, ходит в храм. Стихов из точек и запятых больше не пишет. Естественно, пьет чай.

— Чай фасует? Мужик же никогда ничего не делал. Принципиально, — удивился Дмитрий.

Максим наконец улучил момент, чтобы выяснить, где и как получить обещанную партию чая.

— Так вы идите на склад и скажите. Вам дадут, — сказал Владимир Порфирьевич.

— Без документов?

— Помилуйте, какие документы! Неужто вы будете врать?

— Буду, — вздохнул Максим.

— Тогда попейте чаю, — вновь придвинул к нему чашку хозяин.

Но Максим к чаю не притронулся.

Пенкина выхлебала чашку до конца, взглянула на Исидору с нежностью.

— Мне моя деревня вспомнилась. Коза Машка... Там у меня бабка еще жива, написать ей надо...

— Ты не зол на мой? — спросила донья.

— Не зол, доньюшка... Какой там зол, — махнула она рукой, и женщины расцеловались.

Пока они разговаривали, чайная заполнилась посетителями, которые сидели за самоварами, хлебали чаек, смеялись, плакали, лобызались...

Максим смылся по-английски. Биков ошалело крутил головой, ему страшно хотелось хлебнуть чаю, но вспоминалось покинутое министерство, а главное, мерещилась цветная обложка журнала, на которой крупными буквами было написано всего одно слово: «ФИГНЯ».

< Назад | Далее >