Александр Житинский "Фигня (49)
"

Покинув гостеприимную чайную, гости деревни по совету хозяина чайной направились в храм, чтобы представиться отцу Василию, главе духовной власти Касальянки.

Женщины находились в просветленно-возвышенном состоянии и то и дело порывались читать стихи — одна по-русски, другая по-испански, — однако ни та ни другая никаких стихов не знала, поэтому это напоминало песни без слов композитора Мендельсона.

— Я здесь уже... и все вокруг... тарам-та-та... Как хорошо, и листики зеленые, и тараканов нет, и мух! За океаном наша Родина, тарам-та-та, могучая, непобедимая! Тарам! — примерно такой стихотворный текст выговаривала Пенкина, Исидора же бормотала что-то по-испански, временами изображая пальцами игру на кастаньетах.

Биков мрачнел. Ему хотелось чаю и Пенкину. И даже Исидору. Он уже месяц не видел живого женского тела.

Они вошли в церковь и перекрестились кто как умел.

Навстречу им от алтаря уже шествовал молодой священник с окладистой русой бородой. За ним служка нес поднос с дымящимися чашками чая. Отец Василий нес в руке крест, который один за другим поцеловали все гости, включая католичку Исидору.

— Мир вам, дети мои! — провозгласил отец Василий и перекрестил их.

Пенкина, повинуясь какому-то чисто генетическому наитию, припала к руке батюшки и поцеловала ее. Исидора сделала то же самое, соблюдая неведомый ей ритуал. Бикову ничего не оставалось делать, он поспешно и немного стыдясь прикоснулся губами к тыльной стороне ладони отца Василия.

— Может быть, вы хотите исповедаться и причаститься? — спросил отец Василий.

— Хотим! — искренне выпалила Пенкина.

Биков не знал, что это такое. Он почувствовал, что его втягивают во что-то ненужное и вредное для его нынешней должности.

Первой исповедовалась Ольга.

Батюшка уединился с нею у алтаря и спросил, в чем она желает покаяться.

— Грешна, батюшка! Согрешила с товарищем по оружию, — доложила Пенкина.

— Он женат? — спросил отец.

— Нет. Стала бы я с женатым!

— И ты не замужем?

— Конечно, нет!

— Это не грех, дочь моя.

— Правда? — просияла Пенкина и в порыве благодарности еще раз поцеловала руку батюшки.

— Что еще? — спросил он.

— Да вроде... — стала припоминать она заповеди. — Не убивала, не крала...

— Унынию предавалась?

— Никогда! — заявила Пенкина.

— Так ты безгрешна, дочь моя. Причащайся.

Священник перекрестил ее, а служка поднес чашку чая. Пенкина выпила и просветлела до такой степени, что стала слегка просвечивать. Порхая, она вернулась к своим.

Разговор отца Василия с Исидорой был более длительным и напряженным, ибо выяснилось, что Исидора украла чек на миллион долларов и раскаивается в этом, а также переспала с доброй тысячей мужчин, подавляющая часть которых были женаты. Правда, унынию тоже не предавалась.

Выслушав глубокое раскаяние Исидоры на ломаном русском языке, отец Василий причастил и ее.

Настала очередь Бикова.

Пока приводили к причастию женщин, он мучительно решал для себя вопрос — стоит ли впутываться в эту авантюру с неясными последствиями. Литераторское любопытство победило. Поэтому, подойдя к отцу, он коротко доложил:

— Грешен, батюшка. Ругался матом. Публично. Также склонял к сожительству многих девушек и женщин.

— Успешно? — поинтересовался отец.

— Большей частью, — скромно сказал Биков.

— Да, матом нехорошо... — опечалился батюшка. — Грех тяжкий. Раскаиваешься хоть?

— Да понимаете... — начал Биков, но отец перебил его:

— Значит, не раскаиваешься.

— Как же не ругаться, отец? Вы же знаете, как живем! — начал оправдываться Биков.

— Знаю... Самому иногда хочется выразиться, когда радио «Свобода» послушаю — что там у вас делается... — задумался отец.

— Если б другие слова были... Не матерные...

— А вот ты и придумай их! — озарился отец Василий. — Тебе церковь памятник поставит.

— И прокуратура, — мрачно сострил Биков.

Отец Василий подвел Бикова к распятию, на котором висел металлический Иисус.

— Что такое русский мат? — задал риторический вопрос священник. — Взяли два половых, извините, органа, одни ягодицы и один глагол и построили изощреннейшую лексику! Это только у русских. Посмотри, как разнообразна человеческая анатомия, — указал он на распятого Христа. — Сколько всяких мест, куда можно посылать! В ухо, например. Чем хуже, чем...

— Понял, — кивнул Биков. — Каюсь! Причащайте! — Он уже горел творчеством.

Мысль отца Василия показалась ему крайне плодотворной. Быстро проглотив чай и почувствовав небывалую легкость и духовность, он потребовал авторучку, бумагу и келью для работы. Все это ему было предоставлено тут же.

И пока Ольга и Исидора в сопровождении вызванного экскурсовода осматривали чайные плантации Касальянки, Биков в келье творил нормативный русский мат, используя в качестве пособия икону, на которой был изображен все тот же распятый Иисус.

Для подкрепления ему дали термос с чаем. Уже на второй чашке Биков понял, что в министры не вернется и от чая не откажется никогда. Такого творческого подъема он никогда не испытывал, даже когда писал знаменитые свои стихи: «Я люблю тебя больше, чем нужно, я люблю тебя больше, чем нежно...»

Он начал с традиционных посылов в разные места, как внутрь, так и наружу.

С посылами внутрь было просто. Кроме ненормативных мест, имелось еще по крайней мере три дырки, куда можно было загнать неугодного собеседника.

— Пошел ты в ухо! — пробовал Биков на слух и записывал. — Пошел в нос! Иди ты в рот!

«Слабовато... — размышлял он про себя. — Для детсада годится, но уже для начальной школы надо что-то покрепче».

Его внимание привлекла обычно неиспользуемая часть тела, и он, радуясь находке, сочинил сразу несколько крепких выражений:

«Пошел ты в пуп!» или «Пошел на пуп!»

«Пуп тебе!»

«На пупа нам это надо».

«Пуп знает что».

«Пуп на!»

«Пуп с ним».

Пытаясь образовать глагол, Биков с радостью заметил, что народная мысль уже работала в направлении пупа, потому что слово «опупел» было широко известно. Но не довели дело до конца.

Вообще, при таком подходе многие идиомы сами собой включались в обиход нормативного мата. Например «зуб на зуб не попадает», «что в лоб, что по лбу» — и это существенно расширяло возможности и показывало, что Биков на правильном пути. Возможно, все это и было матом когда-то, но потом мат сузился до срамных мест.

Но подлинное творчество началось после третьей чашки чая. Биков разделся до трусов и, бросая на Спасителя восторженные взгляды, выкрикивал, записывая:

— Пуп тебе в бицепс!

— Сидим в глубоком ухе!

— Иди в ноздрю!

— Отпупили его, отзубатили и выбровили на зуб!

— Ты что, пупок, оволосател?

Покончив с посылами, Биков приступил к святая святых мата — выражениям с матерью. На выбор имелось несколько вариантов:

«Вез твою мать».

«Нес твою мать».

«Тряс твою мать».

И — «В лоб твою мать».

Биков оставил их в качестве запасных, чтобы ничего не пропадало, но это все было не то.

Он отпил еще из чашки, глядя на распятого Спасителя, и вдруг его осенило:

— Спас твою мать! — заорал Биков и, довольный, добавил от души любимое ругательство капитана Джеральда Маккензи в новой транскрипции:

— Спасена мать!

Отсюда, от этого чудесного глагола, пути вели в подлинные кущи мата, облагороженного глубоким первозданным смыслом избранного слова.

«Я вас всех спасал!»

«Спасенный в рот».

«Мы с этим делом наспасались».

«Спасенная в ухо».

И даже слово «спасибо» при этом становилось отчетливо матерным.

Биков исписал шесть страниц и понес их отцу Василию. Священник нацепил очки и ознакомился с текстом.

— Родной вы мой! — растроганно проговорил он, целуя Бикова. — Вы меня просто спасли! — Он сконфуженно умолк, поскольку допустил матерное выражение. — Ну, вы поняли... Это я немедленно пущу в народ. Люди у нас интеллигентные, но, сами понимаете, сразу не отвыкнешь. Допускают. Привьется у нас, а там, глядишь, и до России докатится, спасена мать!

Он немедленно передал словарь на ксерокс, и через полчаса служка понес кипу листов в деревню как новый, освященный церковью, кодекс бранных слов и выражений.

Бикову захотелось водки, но он пересилил себя. Это был рецидив прошлого, как и сорвавшееся с уст: «Ни хуя себе!», когда он увидел плоды своей работы, размноженные на копировальном аппарате.

В это время вернулись с полей донья с Ольгой, бережно неся мешочки с зеленым чаем, который им подарили сборщицы. Ольга зажгла свечу и поставила ее перед иконой Богоматери.

— Матерь Божья, помоги рабам твоим Ивану и Вадиму! — прошептала она, крестясь.

< Назад | Далее >