Александр Житинский "Фигня (54)
"

Оставив опешившего министра обороны у бруствера, интерполовцы устремились в сельву, на которую уже опускались стремительные тропические сумерки. Они обогнули скалу и углубились в непроходимую чащу, которая с каждым метром становилась все влажнее. Под ногами зачавкало. Почва колебалась.

— Болото, что ли? — догадался Иван.

Вадим выстрелил в воздух для острастки. Где-то вдали послышались крики и улюлюканье правительства.

— Догоняют, — сказал Вадим и выпалил снова.

— Вперед! — скомандовал Иван.

Но не успел он сделать трех шагов, как почва разверзлась под ним, и Иван по пояс провалился в трясину.

— Вадим, помоги! — крикнул он, держа винтовку над головой.

Вадим бросился к нему и тоже провалился в двух метрах от товарища. Они торчали из болота, как два грибка-подберезовика, и не могли ничего поделать. Трясина медленно засасывала их.

— Пропали, Иван, — сказал Вадим.

— Пропали, Вадим...

Шум кабинета министров нарастал, уже стали слышны отдельные голоса: «Господа, может, хер с ними?!» — фальцет министра торговли. «Я вам покажу хер с ними!» — бас министра обороны.

Но хер действительно был с ними. Херовое положение, лучше не скажешь.

Внезапно из-за большого валуна, торчавшего неподалеку, появился странный волосатый человек, одетый в звериные шкуры. Он был поразительно похож на Робинзона Крузо. В руках он зачем-то держал старинный фотоаппарат на треноге.

Робинзон крадучись приблизился к терпящим бедствие и с интересом принялся их разглядывать.

— Спасите нас, пожалуйста, — попросил Иван.

— Министры? — осведомился незнакомец.

— Нет.

— Откуда же вы?

— Из России, — сказал Вадим.

— Здесь все из России, — желчно парировал Робинзон. — Чем занимались в России?

— Я в милиции служил, а он из КГБ, — простодушно доложил Иван.

Незнакомец злорадно рассмеялся и не торопясь стал устанавливать треножник фотоаппарата.

— Если можно, поторопитесь. Нас засасывает, — предупредил Вадим.

Незнакомец не обратил на это внимания, а продолжал готовиться к съемке.

— Фотография века! — сообщил он. — Гибель русских ментов в амазонских болотах!

— Вы разве не собираетесь нас спасать? — встревожился Вадим.

Они с Иваном были уже по грудь в трясине.

— Вот именно, — кивнул Робинзон.

— Но это негуманно!

— Примерно то же самое я говорил на допросах, — сказал Робинзон. — И еще международное право поминал... Не шевелитесь! Снимаю!

Он щелкнул затвором, потом уселся на камень, закурил. Интерполовцы продолжали тонуть со скоростью пять сантиметров в минуту.

— А что вас сюда принесло, если не секрет? — осведомился незнакомец.

— Мы боремся с Пересом де Гуэйра, — сказал Вадим.

— Хм... Это меняет дело, — вздохнул Робинзон. — Придется спасать.

Он отвинтил фотоаппарат от треноги и протянул один ее конец Вадиму. Тот ухватился за нее и с большим трудом выбрался из трясины. Вместе с незнакомцем, пользуясь той же треногой, они вытянули Ивана.

Оба интерполовца были в грязи и ряске.

— А кто там стреляет? — спросил незнакомец, прислушиваясь.

— Кабинет министров. Они за нами гонятся.

— За мной! — приказал незнакомец, подхватывая треногу и фотоаппарат.

Они обогнули камень, за которым открылась тропа, ведущая вверх по склону горы. Все трое рысцой устремились на гору. Вскоре беглецам открылась пещера между скал. Они юркнули туда и оказались в жилище Робинзона. Там был каменный очаг, валялась нехитрая утварь, книги. На веревочке сушились проявленные негативы.

— Раздевайтесь, — приказал незнакомец. — Придется знакомиться. Платон Молочаев, диссидент.

Интерполовцы пожали Платону руку, назвав себя.

В пещере было темно. Платон зажег свечи, укрепленные в самодельном канделябре из козьих рогов, развел костер и повесил над ним одежду интерполовцев для просушки. Порывшись в дальнем углу пещеры, бросил Ивану и Вадиму козьи шкуры. Когда интерполовцы завернулись в них и уселись у очага, все трое стали напоминать племя троглодитов.

— Ну что? Надо бы за встречу... — промолвил Платон, извлекая на свет божий бутыль с коричневатой жидкостью и водружая на плоский камень, служивший ему столом. Рядом появились граненые стаканы.

Он разлил по полстакана.

— Вздрогнули! — произнес Платон короткий русский тост, и все мигом осушили стаканы.

— Значит, говорите, с Пересом боретесь? — Платон занюхал выпивку тыльной стороной ладони.

— Угу, с ним... — кивнули оба.

Они еще не знали, как себя вести. Кто перед ними? Сумасшедший? Беглый министр?

— Перес — гениальный человек! — воскликнул Платон, разливая по новой. — Ни за что не стал бы с вами пить, — признался он, чокаясь. — Как вспомню, как меня в Союзе мытарили... Но дело есть дело. Поехали!

Все поехали.

— Так о чем я говорю, — продолжал Молочаев, — Перес — гений, но на мне он обломился. Когда я свои три года за распространение антисоветчины отсидел, Перес прислал мне приглашение в Касальянку. Мой прадед здесь ошивался... Приехал я, Перес меня назначил заведовать Союзом писателей Касальянки... Я стишки пописывал. Тоже антисоветские. Посмотрел я, что здесь делается. Я же диссидент убежденный! В ситуации власть-народ я всегда встаю на сторону народа. Я понял, на чем играет Перес. Для народа он — отец-благодетель Яков Вениаминович, который распределяет блага и вроде бы из идейных соображений содержит общину добра и света. А для Европы он — дон Перес де Гуэйра, мафиози, содержатель кабаре и игорных домов. И знаете, на чем делает деньги?

— Знаем. На наркотиках, — кивнул Иван.

Платон разлил остатки из бутылки.

— Не совсем. На «фигне».

— На «фигне»? Что это? — спросил Вадим.

— Разновидность чая. Он здесь особый, обладает особыми свойствами.

Внезапно Иван погрустнел, с нежностью взглянул на Вадима.

— Я тебе давно хотел сказать, Вадим, — начал он с благородной грустью. — Я часто не прав бывал в отношениях с тобой. Завидовал, наверное, твоему уму, образованию... Ты прости меня.

— Что ты, Ваня, — растроганно отвечал Вадим. — Это я виноват. Высокомерия во мне много, гордыни. За лаптя тебя держал... Давай похристосуемся по-русски, простим друг другу обиды...

Они встали и троекратно расцеловались. Молочаев расхохотался.

— Что и требовалось доказать! Слушайте про чай.

— Да ну его на фиг, этот чай! — махнул рукою Иван.

— Вот именно. Наш чай обладает редчайшим свойством. Выпившему его все становится по фигу. Перес народ споил этим чаем. И торгует на экспорт. Знаете, кто у него покупает этот чай? — продолжал Молочаев.

— Платон, кончай вешать лапшу на уши, — добродушно сказал Вадим. — Ты за диссидентство сидел?

— Да, — кивнул Платон.

— Значит, по нашему ведомству. От имени комитета госбезопасности приношу тебе глубокие извинения! — Вадим двумя руками приподнял с места Платона и расцеловался с ним.

— Погоди, Вадим, дай послушать, — сказал Иван. — Так кто же все-таки этот чай покупает, от которого все по фигу?

— Деловые круги Америки, Японии, Канады, Германии. Теперь еще и Южной Кореи.

— А им зачем?

— Они угощают партнеров на деловых переговорах. Имеют на этом колоссальный барыш! Представь: нужно подписывать контракт, у них разногласия. Вносят чаек. Партнеры попьют, рукой махнут — ну их на фиг! — и быстренько все подписывают, — объяснил Молочаев.

— Умно придумано, молодец Перес, — одобрил Вадим.

— И вот я против этой системы восстал. Это обман народа. Решил сам стать президентом. Выдвинул свою кандидатуру... — Молочаев вдруг умолк.

— Ну и... — Интерполовцы ждали продолжения.

— Ну и меня... выдвинули... из народа. Изгнали. Я же говорю — Перес народ споил. Теперь с обоими воюю. Подбрасываю листовки народу.

— А листовки где берешь? — профессионально заинтересовался Вадим.

— Печатают мне. В Бразилии. Я фотографирую местную фауну, продаю негативы. Они мне присылают тираж. На вертолете. Собственно, не присылают, а сбрасывают прямо над деревней, — объяснил Молочаев.

— М-да... — Оба интерполовца поникли головами.

Молочаев тяжело вздохнул, показывая, как нелегка ноша двойного диссидентства.

— На фига это тебе, Платон?.. — задумчиво спросил Иван. — Фотографировал бы просто свою... фауну. Без листовок... А что это, кстати, такое? — спросил он.

— Животный мир, — объяснил Вадим.

— Все-то ты знаешь! — восхитился Иван. — За дружбу!

— За добро и свет! — поднял стакан Вадим.

— И эти туда же... — вздохнул Платон. — Но меня этим напитком не возьмешь. Мне намбутал в тюрьме кололи. И ничего.

— А что мы пьем, кстати? — заинтересовался Иван, разглядывая пустой уже стакан. — На виски не похоже. И балдеешь как-то странно...

— Это водка, настоенная на «фигне», — объяснил Молочаев. — Правительство хлещет спиртное, а народ «фигню». Мне как диссиденту приходится смешивать.

— Хороший напиток, — одобрил Вадим.

— Его бы в России продавать — цены бы ему не было! — заключил Иван.

— А вот тут ты не прав. Для России он смерти подобен, — покачал головой Вадим.

< Назад | Далее >