Александр Житинский "Фигня (58)
"

Оставим, оставим этих несчастных и обратимся к счастливым, которые добрались до Касальянки, даже не подозревая о тех сюрпризах, которые она таит!

Ольга Пенкина проводила все свободное время на чайной плантации капитана-уфолога, который посвящал ее в тайны селекции «фигни». Стройный и подтянутый капитан с усиками и в тельняшке, что делало его чрезвычайно похожим на известного митька Шинкарева, с увлечением рассказывал о новых сортах, которые ему удалось вывести. Здесь были «фигня» кайфовая, заполярная, железнодорожная; «фигня» по-татарски (он по матери был татарин), «фигня» с романтическим названием «Мурманские зори» и даже галактическая «фигня» специально для инопланетян, с которыми уфолог регулярно общался телепатически.

Пенкина исписала блокнот рецептами и отщелкала пленку, запечатлевая работу на плантации. Уфолог, не в пример Бикову, был сдержан и ни разу не позволил себе вольностей, хотя его взгляд был красноречив и печален. Селекция без подруги жизни теряла половину духовности.

Донья Исидора готовилась к перелету в Россию через правительственную деревню, где она надеялась подхватить Вадима, хотя еще не знала, во что это выльется, и вела подрывную работу против Переса среди духовного и светского руководства деревни.

Дима Биков, забыв обо всем, писал стихи. Он уже был представлен кошечкам и гамадрилам, в изобилии населявшим дом художницы. Их странное сожительство навело его на новое понимание сути Инь и Янь. Миловидные кошечки и отвратительные гамадрилы, олицетворявшие мужчин и женщин в понимании анималистки, заставили Диму впервые посмотреть на себя как на гамадрила и ужаснуться.

— Неужели вы видите нас такими? — спросил он у Риммы, придя к ней в гости во второй раз.

— Кого нас? — уточнила она.

— Мужчин.

— А разве не так? — спросила она, указывая на рыжего лохматого гамадрила, который, презрев разницу видов, пытался в очередной раз взгромоздиться на серебристого цвета пушистую кошечку с розовым бантом.

— Ну, это же не главное... — протянул Биков.

— И вы будете дружить со мной без этого? — спросила она.

Биков задумался.

— Не-ет, — покачал он головой. — Но это будет красиво...

— Сомневаюсь. Это не может быть красиво, — сказала Римма.

Гамадрил в это время скакал на обезумевшей от ужаса кошечке, пытаясь овладеть ею.

Дима не знал, как донести до художницы убийственную диалектику любви. Поэтому он просто взял ее за локоть и слегка притянул к себе.

— Ну? — обреченно прошептала она. — Дальше ведь под юбку полезете?

— М-мм... — замялся Биков. — Выходите за меня замуж, Римма.

— Я уже выходила, — сказала она. — Это было так ужасно, что пришлось бежать сюда, на край света.

— А что так? — участливо поинтересовался Биков, еще крепче притягивая Римму к себе.

— Вы не представляете! Мой муж попытался меня изнасиловать после свадьбы. Вот как эта грязная обезьяна! — указала она на неутомимого гамадрила.

— В этой позе? — уточнил Биков.

— Ах, я не помню! Это было оскорбительно. Он все время искал что-то... шарил там... ниже талии...

Биков отстранился от Риммы:

— А где, вы полагаете, надо искать?

— Зачем что-то искать! — рассердилась она. — У нас была чистая возвышенная любовь, он читал мне стихи, я писала его портрет. Да, мы целовались иногда... Это ведь принято? Но чтобы так грубо! Руками!

— Римма, вы когда-нибудь видели половой акт? — прямо спросил Биков.

— Да. Конечно. Я много раз видела в кино, как целуются. Один раз целовалась сама. Мои родители педагоги. Они считали, что целоваться непедагогично.

— А е... — хотел воскликнуть Биков, но осекся. Он хотел спросить, педагогично ли трахаться. Одновременно с изумлением глубокой девственностью Риммы он испытывал ни с чем не сравнимое чувство альпиниста, стоящего перед неприступной, никем не покоренной вершиной. Работы здесь было надолго — и работы трудной.

— Ну, а голого мужчину вы когда-нибудь видели? — спросил он ее, как спрашивает доктор, болели ли вы в детстве свинкой.

— Зачем мне? — дернула она красивым плечом. — Я анималистка. Я даже в художественной школе не писала обнаженной мужской натуры. Для меня мужчин драпировали.

— Обнаженный мужчина тоже в каком-то смысле энимэл, — попытался сострить Биков, но Римма не поняла.

Внезапно Биков взял Римму за руку и положил ее ладонь себе на брюки в том месте, где они застегиваются. Римма округлила глаза и через три секунды, почувствовав, как под ее ладонью начинает стремительно расти что-то неведомое, чего раньше там не было, повалилась в обморок.

— Ну, ядрен корень! — вслух восхитился Биков. — Пошли в церковь венчаться, Римма, клянусь Богом! — Он склонился над художницей и, похлопав ее по щекам, привел в чувство.

Расстояние между церковью и той автоматической штукой, меняющей свои размеры, было так велико, что Римма заколебалась.

— А вы не будете потом...

— Гамадрилом? — весело спросил он. — Нет, я буду котом!

Несмотря на ужасы дефлорации, замуж почему-то все же хотелось, и Римма согласилась.

Дмитрий тут же развил бешеную активность. Оповестил старосту и отца Василия, повесил объявление на главной площади деревни, у открытой эстрады, где обычно проходили концерты, а также нашел свидетелей. Ими согласились быть Пенкина и начальник генерального штаба Максим, который после провала задуманной операции ходил по деревне потерянный и придумывал, как бы изъять у Исидоры чек. Убивать не хотел, рука не поднималась, да и драться с женщинами не умел в силу врожденной интеллигентности.

Венчание было назначено на утро следующего дня. Исидора обещала обождать Пенкину, чтобы вместе лететь в Касальянку, а пока занималась тем, что перевербовывала кабардино-балкарцев, предлагая им прямые поставки «фигни» в Россию, минуя Муравчика. Опившиеся «фигней» кавказцы не реагировали на коммерческую выгоду, здесь могла действовать лишь красота доньи. Кстати, донья на практике обнаружила, что «фигня» вызывает лишь политическую и деловую апатию, но никак не чувственную. Она уже вкратце отдалась кабардинцу и вечером назначила свидание балкарцу, чтобы подписать с ним контракт на поставку.

Короче говоря, деревня жила обычной духовной жизнью, не зная о том, что с разных сторон к ней приближаются правители и инспектирующие организации в лице интерполовских агентов.

В этот вечер в деревне выпили много чая, поскольку надвигавшееся венчание было значительным стрессом. Биков не отказался бы и от водки, но воспоминания о рыжем гамадриле отрезвляли. Вечером, сидя в гостинице, он написал поэму под названием «Не фига себе!» и успел прочитать ее Пенкиной, которая, попивая чаек, грустила о своем Иване.

Исидора же провела вечер бурно, в лучших традициях кабаре. Профессионализм не позволил ей просто отбывать номер, и она отдалась балкарцу страстно, красиво и вдохновенно, как и полагается настоящей артистке. Кавказец по имени Керим-бей тут же предложил, кроме сердца, руку и плантацию «фигни», но донья мягко отвергла это предложение, и они уснули, успев подписать контракт о ежемесячных поставках в Россию в количестве ста килограммов.

Донья проснулась рано от того, что кто-то постучал в окно. Она попыталась растормошить Керим-бея, но кавалер ее, отдавший все силы любви, спал непробудно. Тогда донья, накинув простыню, подошла к окошку и подняла пластиковые жалюзи. С той стороны окна на нее глянуло изможденное, в засохшей ряске, небритое лицо Вадима Богоявленского. Он был задрапирован в козьи шкуры, на каждом плече висело по карабину.

— Мадонна миа... — прошептала донья.

< Назад | Далее >