Александр Житинский "Государь всея сети (11)
"

Часть третья

ЗОЛОТОЙ ТРЕУГОЛЬНИК

В городке было патриархально. Дымили трубы домов, ребятишки катались на санках с горок. Народу на улицах было немного, все больше мужики в ватниках или полушубках. Они фланировали по улицам, входили в заведения со странными вывесками «Бар­бар» и выходили оттуда весёлые.

— Барановский бар, — объяснила Даша. — Придумал первый мэр, он был из Козлова.

Женщины носили ведра на коромыслах.

Я набрал номер Кирилла на мобильнике, и женский голос сказал, что «телефон выключен или находится вне зоны действия сети».

Я принял решение разместиться в частном секторе, тем более объявлений на домах, заборах и калитках было предостаточно.

Вскоре мы наткнулись на такое: «Здаёца дом». Видимо, хозяева были юзерами ЖЖ.

Я попросил молодежь подождать, вышел из машины, и открыл калитку, на которой висело объявление.

Сразу же раздался громкий лай собаки, которая по счастью была на цепи, и на крыльце появилась хозяйка.

— Здравствуйте. Этот дом сдаётся? — спросил я.

— Милости просим. Почему этот? В этим мы живем. У нас и другие есть.

Она скрылась и через минуту показалась уже в пальто со связкой ключей в руках.

— Пойдем, здесь недалеко

— Можно подъехать, — предложил я.

— Неча. Тут два шага.

Мы пошли по улице. Васюта медленно ехал сзади. Пройдя три дома, повернули на участок такого же деревянного строения, какие были рядом. Типичная русская пятистенка.

Формальностей никаких. Я заплатил тысячу рублей вперёд за две ночи, и мы принялись обживаться. Дом был вполне жилой, но холодный. На стене висели ходики с кукушкой и гирькой, спущенной до самого пола. Я подтянул гирьку и толкнул маятник. Часы пошли.

Мы пока не обсуждали происшедшее да и планов никаких не строили. Я надеяся, что к утру получу какую­то информацию.

Прежде всего надо было нагреть зимний дом. Хозяйка показала, где в сарае дрова, и мы принялись разжигать русскую печь. Навыков ни у кого не было, кроме Даши, она справилась с этим прекрасно, тут же предложила съездить в магазин за картошкой и хлебом... Короче говоря, Даша уверенно взяла на себя роль хозяйки.

Лиза, не привыкшая быть на вторых ролях, сделала вид, что это её мало касается, и села за компьютер, пока Даша с Васютой занимались хозяйством.

Уселся за ноутбук и я. Для начала я дал СМС Фельдману. «Кирилла захватили. Читайте почту». А затем принялся писать ему письмо, где рассказал подробно о захвате, привёл номера джипов и даже, как умел, обрисовал приметы бандитов.

В том­то и дело, что приметы у них у всех одинаковые: бандитские тупые хари.

Пока писал, не переставая сверлила мысль: «Что с Кириллом? Где он?»

Если бы у них был приказ его ликвидировать, они сделали бы это там же, на шоссе. Заодно ликвидировав и свидетелей. Значит, велено было его привезти. Зачем? Ответ был только один: отобрать деньги. Как они собирались это сделать? И что потом? К несчастью, я видел только один ответ на этот вопрос. Потом убить. Отпускать его им не имело смысла.

Через полчаса я уже получил письмо от Фельдмана.


* * *
«Здравствуйте. К сожалению, случилось худшее. Кирилл попал в руки людей Ахмета Мамикоева. Ходят слухи, что Юрий Демидов, отец Кирилла, должен ему астрономическую сумму. Даже называть её не буду, тем более, что цифры расходятся. Скорее всего, это тот человек, который организовал убийства родителей Кирилла. Но это не доказано.

Они, как всегда, оказались проворнее милиции.

Кирилл где­то в Москве. Я веду поиски и нащупываю пути к главарю. Он вполне легальная личность, но к нему не придешь и не спросишь. Он сделает удивлённое лицо — и только. Поэтому ищу цепочку друзей и родственников. Не теряйте надежды. Пока сидите в Баранове, конспирируйтесь, насколько возможно, потому что милиция тоже идёт по следу. А милиции нужны, помимо Кирилла, вы, да и ваш водитель тоже представляет интерес. Давид».


* * *
Вернулись Даша с Васютой, принялись чистить картошку и греть в чугунном горшке воду в печи.

— А я знаю, что всё будет хорошо, вот увидите! — говорила Даша. — Я вам таких барановцев покажу! Я их люблю, они такие... такие незлобивые.

Но все равно мы чувствовали себя так, будто вынули металлический стержень, скреплявший нас. Кирилл не был этим стержнем, им была его идея. Никто из нас не мог его заменить.

Между тем, как явствовало из ЖЖ, флешмоб со звонницами набирал силу. Здесь и там возникали маленькие подобия установленного у таджиков креста с колоколом. Я то и дело подзывал девушек к экрану ноутбука и показывал очередную фотографию.

Чаще всего это были настольные домашние украшения. Типа фронды для себя. Но появлялись и публичные знаки. В какой­то страховой компании копия нашей звонницы была установлена при входе и имела высоту более двух метров. Ее обклеили, правда, рекламными логотипами компании, но это уже неизбежное зло.

На одном снимке был изображен знак, установленный на заснеженном участке дачи, по­видимому, в огороде, потому что неподалеку торчали останки чучела.

В трех местах «знаки императорской власти», как окрестил их Фельдман, были установлены перед зданиями местных администраций. Очевидно, этими районами управляли наиболее отчаянные головы. До городских администраций дело пока не дошло, ограничились районными. Знаки были изготовлены добротно и напоминали надгробия братских могил.

На одной из фотографий я увидел старушку, возлагающую к звоннице цветы.

Народ в ЖЖ отнёсся к затее по­разному. Возможность приколоться и заодно как­то подразнить серьёзных и власть предержащих, несомненно, привлекала многих. Почти никто серьезно не отнесся к этому знаку, кроме «истинно православных». Я пошел по ссылке на православный форум и увидел, что там Кирилла заклеймили. Мало кто верил в истинность его православия, а использование креста в качестве простой метки типа «здесь был Вася» многих покоробило.

Честно говоря, я не знаю,что такое истинность православия. Я считал Кирилла верующим, видел, как он молится, но, по моим наблюдениям, он не строго соблюдал обряды, не постился, например, и непонятно — причащался ли. Во всяком случае, с тех пор, как покинул «периметр», не делал этого.

Я же никак не мог записать себя в воинствующие атеисты, но и до веры мне было ещё очень далеко. Слишком много бесов одолевало меня в разные периоды моей жизни. Говорят, правда, что они одолевают всех, но я, наблюдая, как ловко управляется с горшками Даша, почему­то был уверен, что никакие бесы не одолевают эту девушку. Да и насчёт Кирилла почти не сомневался. Мои же бесы, отгуляв свое, лениво сидели по углам.

Впрочем, один бес оторвал задницу от лавки и заставил меня ни с того ни с сего написать письмо Зизи. Вспомнилась мне моя боевая подружка, которая так хороша была в своем платье на вечеринке Кирилла.


* * *
«Привет, Зизи!

Выдалась свободная минутка, как писал Сухов, и вот пишу тебе письмецо. Мне кажется, что ты немного в курсе наших дел, в том числе знаешь и о захвате Кирилла. События переместились в Москву, а я сижу в глухой провинции с двумя милыми барышнями и нашим водителем и жду, чем дело кончится.

Последние два месяца были так насыщены событиями, что совершенно отодвинули мысли о какой­то личной жизни. Тем не менее, в минуты тоски я иногда вспоминал наши встречи и ту бесшабашную удаль, которую ты на них демонстрировала.

Напиши, если не лень, старому авантюристу Дону и обрисуй ситуацию, как ты её видишь со своего положения вассала первого уровня.

Целую, Д.

P.S. Привет Гене Блинову (ЦЕНТРУ) и девочкам!»


* * *
Насчет личной жизни я не соврал. Не то, чтобы поползновений, но и мыслей за этот период сумасшедшей гонки не было. Зато здесь, в натопленной избе, в предновогодние дни, слушая треск поленьев в печи, я нет­нет и подумывал о каких­то ублажениях плоти, однако, решительно не находил к этому путей.

Обе мои попутчицы отпадали по определению, хотя были и милы, и привлекательны, а думать о том, чтобы здесь, в этой глуши, встретить барышню или даму, с которой удалось бы завязать краткосрочный роман, — думать об этом было смешно.

Через час я получил ответное письмо от Зизи.


* * *
«Дон, я ужасно рада, что ты мне написал!!!

У нас такая запарка — некогда оторвать жопу от стула. Сдача первого номера «Государева круга», Анжелка зверствует, а мы с Мортиморой отдуваемся. Я здесь ответственным секретарем, а она администратором.

Я в связи с этим подалась в Москву, но толку­то? Некогда не то что оторваться по полной, а даже сбегать пожрать. Ну и заварили вы кашу!

Давид иногда появляется и служит тебе кое­какой заменой :))).

Прости, но ты же не рассматривал наши отношения всерьёз? Он сейчас тоже встрепанный, потому что эти пидарасы где­то держат Царевича (он у нас здесь проходит под этой кличкой), а денег вложено невъебенно. Проект накроется медным тазом, если Царевича замочат.

Гену Блинова не знаю. Кто такой? ЦЕНТР и ЦЕНТР. Нам похую, мы вассалки­зажигалки! :))

Не скучай! Целую!

Зизи».


* * *
Вот так. Упоминания Давида кольнуло, хотя чего я хотел? Чтобы меня вечно помнили и хранили верность все, с кем я переспал?

Поужинав по­простецки (вареная картошка, селедка, лук), мы с Дашей пошли гулять по вечернему Баранову. Она обещала показать местный Бродвей. Лиза с Васютой остались смотреть какой­то фильм на DVD­плеере ноутбука.

Было около восьми часов вечера, на улицах темно, фонарей в Баранове не признавали за исключением нескольких центральных улиц. Собаки по очереди лаяли из­за каждого забора, мимо которого мы проходили, как бы передавая друг другу эстафету.

Темнота и полное безлюдье навевали тревожные мысли.

— Здесь тихо, — сказала Даша, заметив моё беспокойство. — Не озоруют. Года два назад кого­то ограбили, да и то пришлый был. Все друг друга знают.

Вскоре мы вышли к центру, где стояли каменные двух­ и трёхэтажные дома и несколько административных зданий. Здесь горели фонари и вывески, на улице попадались барановцы.

По­прежнему меня интриговали неоновые вывески «Бар­бар». Я предложил Даше зайти.

— Да это ж просто чайные! Здесь раньше было много чайных, там баранками угощали. А пили все равно больше водку и пиво...

— А сейчас?

— Сейчас под музыку.

Мы зашли.

В небольшом баре было накурено, хотя сидела там всего одна компания из трёх мужиков в дальнем углу. За стойкой скучала барменша в кокошнике.

Я заказал чаю с баранками и мы уселись поодаль.

Барменша принесла нам чай и маленький графинчик водки. В плетёной корзинке лежали баранки всех видов — сладкие, соленые, с маком и кунжутом. На блюдечке — засахаренные и сушеные груши.

— Я водку не заказывал, — сказал я.

— Это гостям от наших, — кивнула она в сторону компании. — Барановская пшеничная.

— Спасибо.

— Надо выпить, — сказала Даша. — Уважить. Это здешнее начальство. Начальник пожарной охраны, начальник водопровода и начальник ГАИ.

Я разлил водку в стопки. Полную себе и пригубить — Даше. Затем мы с начальством обменялись приветственными взмахами стопок и выпили.

Музыка здесь была подходящая: «Увезу тебя я в тундру» в исполнении Кола Бельды.

— Они всегда здесь сидят? — поинтересовался я.

— Ну я не знаю... Я здесь три рза была всего. Сидели.

— Главное, у них есть тема для разговора. Как тушить пожар при неработающем водопроводе, — пошутил я.

Даша улыбнулась.

— Вы мне расскажете про Кирилла? Я не поняла. Это шутка? Про престол... Будто он хочет стать Государем всея Руси? — спросила она.

Я налил себе ещё. Тема ответственная, тут надо выпить.

Она слушала внимательно. По глазам всегда видно — понимает тебя человек или только делает вид. Даша понимала. Вообще, я не заметил пока отличий в уровне интеллекта между нею и столичными барышнями.

Когда я упомянул о Богородице, она просияла и перекрестилась.

— Слава Богу! Спаси и помилуй. Он воцарится, она ему поможет! — сказала она.

— Особенно если будет действовать напару с Фельдманом, — некстати пошутил я.

Даша нахмурилась.

— Нельзя так говорить.

— Прости.

— А ведь его ждут, — сказала она.

— Кто?!

— Народ. Ждут­ждут, вы не знаете. Давно ждут и верят...

— ...Что придет батюшка­царь и наведет порядок... — подхватил я.

— Да. А что в этом плохого? — удивилась Даша.

«И в самом деле, что в этом плохого?» — подумал я. Да ничего, в общем. Кроме нереальности такой мечты. Но откуда эта нереальность берется? От неверия. А если верить? Тогда остается препятствие в виде человеческой природы — и претендента на престол, и его потенциальных подданных.

Не сдюжат, как говаривали раньше.

— Самим надо головой работать. И руками, — хмуро сказал я.

— А мы разве не работаем? Дайте только работу — горит! Но нету её. Здесь, в Баранове, две трети мужиков только в сезон работают околотчиками. Груши околачивают. Месяц от силы, — горячо говорила Даша. — Остальное время пьют. Государь нам не для работы нужен, а для справедливости. Чтоб было, кому пожалиться...

Она так и сказала — «пожалиться».

— А Кирилл, он может... Одна беда у него... — пригорюнилась она.

— Какая?

— Денег больно много.

— Ну, денег много не бывает, — заметил я.

— У нас наоборот. Мало не бывает. Что есть, всё наше. А деньги порчу наводят.

— Деньги — это чеканенная свобода, — повторил я слова Кирилла.

— А кто ее чеканит? Вашу свободу! — Даша вдруг рассердилась. — Деньги не свободу дают, а беспечность. Обеспеченный человек — это какой? Беспечный и есть. Деньги у вас не пахнут. А беспечность очень даже пахнет, только вот запах у нее противный. Потому что за чужой счет.

— Стоп. Стоп, — сказал я. — Ты новое платье хочешь? Серёжки какие­нибудь? Плеер, чтоб музыку слушать?

— Нет. Как я могу хотеть того, чего не могу купить? — удивилась она.

— А мечтать?

— Фу... О платье мечтать... Тем более, о плеере каком­то. Я мечтаю... — она зажмурилась сладко и проговорила то, чего я и ожидал. — ...О большой любви. А для неё денег не надо.

Теперь рассердился я.

— Ага! С милым рай в шалаше? Но учти — только первые три дня. А дальше ты начнешь замечать неудобства шалаша.

— Ну так мы же вместе будем строить свой дом! Построим — переедем туда...

— А дальше вам захочется дачу, машину, яхту, путешествие в Египет... И для всего этого нужны деньги.

— Заработаем... — не очень уверенно сказала Даша. — А Кирилл и наши богачи их не заработали. Такие деньжищи заработать непосильно. Ни за какую работу столько не платят.

— За работу не платят, а за голову платят.

— Как это?

— Чтобы иметь большие деньги, надо иметь хорошую голову. Чтобы знать, как их делать. Из маленьких денег большие.

— Знать, как обмануть половчее? Вот за это и платят. За обман, — упрямо сказала она.

— Но Кириллу­то деньги достались от отца. Он никого не обманывал.

— Его счастье. Но придётся... Рядом с ним жить тяжело. Вроде, он и не хочет тебя купить, а ты сам про себя думаешь, что продался с потрохами...

Это она верно заметила. Это точно. Есть такая магия у денег. Рядом с ними чувствуешь себя или неуютно или сволочно. Можно для вида изображать независимость. Типа платить за свой чай в ресторане с олигархом. Но дружить с ним уже не получается. Давит его кошель, даже если он того и не замечает.

Но я же, черт возьми, не продался?!

«Почему вы так считаете? — спросила моя совесть голосом Лизы. — Именно продались. Только в рассрочку».

Я выпил последнюю рюмку. Даша заметила, что я погрустнел.

— Пойдемте, я вас с хорошим человеком познакомлю. Я у него всегда в гостях бываю, когда приезжаю в Баранов, — сказала она.

Я расплатился, и мы вышли из «бар­бара». Пожарный, водоканал и гаишник продолжали менять пустые графинчики на полные.

С освещенного «Бродвея» мы свернули в тёмные улочки с одноэтажными домами и через пять минут оказались рядом с домом, откуда доносились звуки гармони.

— Здесь дядя Потап живет, — сказала Даша.

По дороге она успела про него немного рассказать. Потап Потапыч Баранов был потомственным околотчиком, при советской власти получил орден «Знак Почета». За сезон околачивал до двухсот грушевых стволов, среди них диаметом до 25 сантиметров, что особенно было важно. Не у всякого околотчика находился инструмент на такое мощное дерево.

— И ещё он лучший гармонист в Баранове...

Открыла нам женщина лет сорока — живая, крепкая и смуглая, с чёртиками в глазах.

— О, кто к нам пришел! Какие люди! — она заключила Дашу в объятия, подала мне руку. — Оксана.

В избе было полно вышитых полотенец, развешанных по стенам, и клеток с канарейками. Последних было не менее семи. Все они уже были накрыты на ночь шелковыми платками.

Посреди избы на табуретке сидел хозяин в рубахе навыпуск, галифе и сапогах. Он самозабвенно играл на гармони, прикрыв глаза, склонив голову набок и почти уложив ее на инструмент. Заметил он нас лишь когда доиграл пьесу. Это был вальс «На сопках Манчжурии».

Он был заметно старше жены, ему явно было за пятьдесят.

Он тоже расцеловался с Дашей, пожал мне руку. Рукопожатие было крепким.

— Оксана, накрывай на стол! Гостей принимать будем.

Оксана засуетилась, и мигом на белой скатерти появилось всё, что нужно: штоф водки, хрустальные гранёные рюмки, домашние закуски — огурчики, капуста, грибы и, конечно, груши всех видов — соленые, моченые, маринованные и сухие.

Мы выпили, поговорили немного о том, зачем мы здесь (ну, туристы, понятно), а потом хозяин вновь продел руку в ремень гармони.

Он вывел первую музыкальную фразу и запел:
Снова замерло всё до рассвета —
Дверь не скрипнет, не вспыхнет огонь.
Только слышно — на улице где­то
Одинокая бродит гармонь:

Подхватила со второй строчки Оксана, подтянула Даша и я неожиданно для себя понял, что знаю текст этой песни до единого слова, хотя никогда её не пел и слышал последний раз лет двадцать, а то и тридцать назад.

То пойдет на поля, за ворота,
То обратно вернётся опять,
Словно ищет в потёмках кого­то
И не может никак отыскать.

И я тоже запел, преодолевая неловкость с непривычки, потому как не помнил, когда я пел в компании. Обычно это бывало с близкими друзьями когда­то, с сослуживцами в Долгопрудном, но как давно это было!

Хозяйка ободряюще кивнула мне, я осмелел и запел громче, чувствуя, что у меня получается — и мелодию, и слова я пою правильно.

Веет с поля ночная прохлада,
С яблонь цвет облетает густой...
Ты признайся — кого тебе надо,
Ты скажи, гармонист молодой.
Может статься, она — недалёко,
Да не знает — её ли ты ждёшь...
Что ж ты бродишь всю ночь одиноко,
Что ж ты девушкам спать не даёшь?

Дальше стало уже проще. И те песни, которые последовали за первой, были тоже мне знакомы, они всплывали из памяти строчка за строчкой просто и естественно — и «Сормовская лирическая», и «Раскинулось море широко», и «Заречная улица», и многое другое.

Собственно, иначе и не могло быть. Родное не забывается.

Потап скинул ремень, отставил гармонь в сторону.

— Уважил, Алексей Данилович! Выпьем!

И мы выпили, потом ещё, и снова запели. Короче говоря, мы с Дашей добрались к своим заполночь. Даша водки не пила, конечно, зато Оксана была с мужчинами на равных, ничто ее не брало. Потап же к концу вечера устал, говорил не очень связно, но с большим чувством. Все хотел что­то выговорить важное, но не получалось.

Оксана собрала нам своих солений и даже проводила до калитки нашего дома. Она совсем развеселилась, пела частушки, пугая ночных собак, потом вдруг сникла, прощаясь, заглянула мне в глаза как­то жалобно.

— Пойду я домой, спасибо вам. Муж ждёт... — вздохнула она и непонятно к чему добавила, усмехнувшись: — Муж наелся груш...

Васюта нам открыл полусонный, в одних трусах. Я пожелал молодежи спокойной ночи и нетвёрдым шагом проследовал к себе наверх. Там, на просторном чердаке дома я ещё днём соорудил себе постель. Молодёжь внизу разместилась в маленьких светелках по трём сторонам избы.

Заснул как убитый. Тишина в городке была мертвая, «воздух чист, прозрачен и свеж», как учили мы наизусть в школе.


* * *
Утром я почуял, что вчера между Васютой и Лизой что­то произошло, пока мы с Дашей пели советские и русские песни. Это чувствовалось по тому, как неуловимо изменились их обращения друг к другу. Лиза стала менее колючей, а в голосе Васюты проявилась несвойственная ему нежность.

Ну что может произойти между молодыми людьми, оставленными в пустом доме смотреть фильм о любви? А смотрели они, между прочим, «Девять с половиной недель». Впрочем, люди хоть и молодые, но вполне взрослые, я им не нянька и не полиция нравов.

Может, оно и к лучшему.

У меня было ощущение, что наш маленький боевой отряд, разведгруппа нового российского жизнеустройства, вдруг потерял энергию, остановился и начал размещение на зимних квартирах.

Этому всегда сопутствует разложение.

Надо было срочно ставить хоть какую­то цель вместо того, чтобы ждать у моря погоды.

В течение нескольких дней я размышлял и собирал информацию с помощью компьютера. Вся наша команда мне помогала, потому что сообщений было навалом.

Сообщения о захвате Кирилла какими­то неизвестными путями просочились в Сеть, но они все были неофициальны. «Кто­то сказал», «по слухам», «из неофициальных источников стало известно»...

Да, у нас отняли царевича, но символ остался. Более того, внедрением символа посильно занимались тысячи вассалов моей информационной системы. Поскольку во многих местах России уже начались гонения на нашу звонницу, постольку и разгорался протест. Нам ведь только запрети что­нибудь — книгу, фильм или парад геев — так сразу начнут протестовать. Причем именно те, кто ни к книге, ни к фильму, ни к параду геев не имеет решительно никакого отношения.

Местные власти в большинстве своем запрещали устанавливать звонницы в публичных местах. Попытки установки на века — с бетоном и арматурой — пресекались бульдозерами. Отчаянные смельчаки водружали звонницы в невероятных местах: на крышах зданий, линиях электропередач, мостах. Их героически снимали пожарные и люди из МЧС.

Это было интересно всем, хотя борьба велась вокруг непонятно чего.

Православная церковь стоически молчала, пока на каком­то брифинге Президенту не задали вопрос, как он относится к внезапно возникшей в России моде установки православных крестов «с колокольчиками». К этому времени маленькие звонницы уже начали продаваться в магазинах сувениров.

Президент, улыбнувшись, сказал, что это не по его ведомству. Пусть, мол, православная церковь разбирается.

Поскольку поступил такой руководящий совет, церковь стала разбираться.

Больше всего я боялся, что отцы в рясах соберутся своим Синодом и быстренько предадут анафеме царевича со всеми его атрибутами. Но там подошли к вопросу более осторожно. А именно, вспомнили о празднике Крестовоздвижения и попытались связать с ним нынешний флешмоб.

Тема всплыла и в ЖЖ, где много журналов ведется священнослужителями. Вот что написал по этому поводу один из них:


* * *
«Воздвижение Креста отсылает нас к Голгофе. К той жертве, которая, как говорит апостол Павел в Послании к Евреям, принесена раз и навсегда именно посредством этого Креста. Может быть, многие видели, что мы, в соответствии с древним церковным обычаем, не просто воздвигали Креста, а в это время поливали его святой водой. Это тоже очень древний иерусалимский чин, который сохранился во всех патриархатах: омовение креста. И он означает сразу многое. С одной стороны, он означает, что крестом даруется омовение грехов, и это символизировано было ещё при самой крестной жертве Спасителя, когда истекли кровь и вода. Мы, конечно, не можем поливать кровью, но та вода, которой мы поливаем, она сразу символизирует воду и кровь, которые пролились на крест, и через это произошло очищение грехов всего мира.Также мы можем вспомнить, что и сама вода таким образом освящается, потому что во многих чинах освящения вод, которые мы совершаем в разные дни церковного года, воды освящаются именно тем, что в них погружается крест...»


* * *
Естественно, антиклерикалы тут же завопили, что церковь хочет подгрести движение под себя, окроплять кресты святой водой и торговать ими в храмах, переведя из статуса сувенира в статус культового предмета. За всеми этими разговорами как­то забылся наш царевич, потому что спорящие стороны предпочитали вообще не упоминать повода возникновения этих крестов. Будто они стали вырастать на Руси от сырости.

Впрочем, кое­где звонницы уже окропляли святой водой. Как всегда, возник некий разнобой, но вот что характерно — никто так и не связывал эти знаки с императорской властью. Это было обидно, в конце концов.

А мы следили за перепалкой, порождённой нашим балаганом в таджикско­русском селе, и не могли ничего поделать. Исчез информационный повод, как теперь говорят, в лице царевича, которого где­то обрабатывали. Судя по всему, обсуждались какие­то условия его освобождения. Но с кем и какие?

Впрочем, я сходил в местную администрацию, состоящую сплошь из женщин средних лет и подал заявку на митинг. Это произвело эффект разорвавшейся бомбы. Никто сроду никаких митингов в Баранове не заказывал. Разрешение тут же дали, робко поинтересовались, на какую тему будем митинговать.

— Закладка державного знака. Вы разве газет не читаете?

По смущённому их виду было понятно: не читают. К сожалению, я не мог пока назвать точной даты. Для митинга мне был нужен царевич, которого мы ждали с надеждой.

Ожидать всегда тягостно, ещё тягостнее ожидать непонятно чего. Я как мог старался занять команду подготовкой к приближающемуся Новому году.

Мы решили отметить по­домашнему, пригласив лишь гармониста Потапа с женой. Они с готовностью откликнулись на наше приглашение, и Оксана стала деятельно участвовать в подготовке. Она несколько раз заходила к нам, мы обсуждали — где поставим елку да что будет на столе, при этом мне все чаще начинало казаться, что во взглядах Оксаны, обращенных ко мне, таится некий призыв или обещание. Я не мнительный и хорошо знаю женщин. На меня «положили глаз». Поэтому я стал осторожным, не хватало мне тут, в Баранове, завести краткий роман с женою знакомого человека!

Хотя не скрою, в других условиях я вполне мог хотя бы посмотреть — что из этого может получиться. Игра затягивает.

И все же буквально за три дня до Нового года Оксане удалось меня подловить.

Молодежь села в «Зафиру» и укатила за ёлкой и подарками, а я остался на своем чердаке с ноутбуком. Сам я сидел на кровати, а компьютер стоял на табуретке рядом. Мобильник, через который я выходил в Сеть, висел у меня на шее. Я был в майке, потому что с утра сильно протопили печь и в доме было жарко.

Как вдруг я услышал, что кто­то карабкается по лестнице наверх. Входная дверь в дом здесь не запиралась по обычаю.

— Кто там? — окликнул я.

— А это я, — певуче произнесла Оксана, появляясь снизу в проёме люка, ведущего на чердак. — Не ждали гостью? Можно посмотреть, как вы тут живёте?

— Заходите, — сказал я, уже понимая всё дальнейшее.

Она осмотрелась, потом подняла за скобу и прикрыла крышку люка.

— Жарит печка... Хорошо тут у вас...

И присела рядом со мною на кровати, поскольку присесть было больше некуда. Я ощутил её горячее упругое тело. А она, выдержав паузу, обвила меня рукою за шею и притянула к себе осторожно, но властно.

— Не видишь разве, Данилыч, что я по тебе сохну? Приглянулся ты мне...

И свободной рукой она принялась гладить меня по груди, опуская ласки всё ниже.

В сорокалетних женщинах, требующих любви, есть роковая неотвратимость. Сопротивляться было бесполезно, а попросту отбывать номер — скучно. Тело моё, отвыкшее от женских прикосновений, отзывалось с готовностью, и мы погрузились в этот омут, полный жгучего сладкого яда.

Я достаточно адекватно описываю обстановку?

Меня взяли на живца, как пятнадцатилетнего мальчика, которого лишает невинности тридцатипятилетняя матрона.

Уже потом, накинув на себя платье, Оксана сказала:

— Ты не серчай, Данилыч. Очень изголодалась я. Мой околотчик в сезон справный. Как все барановские мужики. Колотят на два фронта. А зимой они в спячке, силу копят.

Я пожал плечами. Технология околачивания мне была все же не очень понятна.

Вскоре молодёжь привезла елку — не какую­нибудь из питомника, а настоящую красавицу из леса, ящик игрушек, гирлянду огней — и мы все принялись её наряжать.

Когда Оксана ушла, Лиза улучила момент и шепнула мне со всегдашним ехидством:

— Исповедаться Совести не хотите?

— Что ты имеешь в виду? — встрепенулся я.

— Да сами знаете. Это ж всем было видно, кроме вас. Даже Даша, на что ребёнок...

— Не хочу! — огрызнулся я. — У самой рыльце в пушку.

— А мы и не скрываем. Имеем право, — фыркнула Лиза.

То есть, полное разложение в войсках и аморалка. Боеспособность коллектива несла серьёзный урон.

Как вдруг пришло спасение.


ИНСТРУКЦИЯ № 11

Всем участникам Системы.

Новогодний флешмоб, френды, у нас будет в журнале нашего избранника Кирилла Первого, который наконец решил некоторые проблемы и хочет поздравить подданных.

В 23.45 по МСК прошу всех прибыть в журнал kirill_1 и послушать его поздравление. Там же — бал до утра с пением и танцами. Выпивку все приносят с собой.

И долой говноящик!

ЦЕНТР

1 2 3 4 5 6 >