Александр Житинский "Государь всея сети (14)
"
Автор | Александр Житинский |
Изд-во | Геликон Плюс |
Я заметил, что Кирилл перестал выходить в Сеть. Несмотря на купленный Лизой телефон и оплаченный счет, он сидел за компьютером и чтото писал, но с Интернетом не соединялся. Когда я пытался обратить его внимание на тот или иной форум, обсуждение или событие, связанные с его именем — а таких было предостаточно — он уклончиво благодарил, но даже не пытался взглянуть.
Между тем, все придворные царевича, то есть мы, непрерывно сидели в Сети, делали записи в своих журналах, не касавшиеся, впрочем, наших нынешних занятий и фигуры Кирилла, или на худой конец рубились в компьютерные игры. Лишь я не делал записей в ЖЖ, потому что привык писать о том, что со мною происходит, но сейчас было нельзя. О об остальном — кино, литературе, искусстве — мне было неинтересно.
Вообще, я заметил за собой, что начиная с какогото момента, а точнее, с возраста, начинает происходить отторжение новой информации, связанной с искусством. Будто ты получил нужное тебе количество и качество художественной информации — и дальше тебе скучно или попросту непонятно.
Признаться, меня это поначалу смущало. Я пытался наверстать, я хотел соответствовать умонастроениям, я не желал выпадать из контекста эпохи. Я брал книгу, которую наперебой обсуждали в ЖЖ, а чаще скачивал её текст из Сети и начинал читать, стараясь вникнуть в смысл. И с ужасом замечал, что через пару страниц уже забывал, что там было в начале, о чем говорилось, так что приходилось возвращаться. Таким путем я двигался ещё некоторое время, то и дело освежая память, пока это мне не надоедало окончательно.
Я пробовал испытанное. Я открывал Гоголя и читал страницу за страницей, просто наслаждаясь. И там, между прочим, не требовалось припоминать — что случилось, потому что дело было не в том — что, а в том — как.
Тогда я брал тексты, о которых было известно, что они изощренны по форме, экспериментальны, а их авторы — признанные современные стилисты. Но там было ещё хуже: я просто ничего не понимал. Если раньше я забывал, что происходило несколько страниц назад, то сейчас, дочитывая фразу, я не помнил, чем она начиналась; какойнибудь жалкий причастный оборот никак не мог прикрепиться в моем сознании к нужному определяемому слову — и я отправлялся искать его в этой паутине.
Это было мучительно.
Я вытаскивал из Сети кинофильмы по 700 «метров», как говорилось здесь, и начинал их просматривать. Но логика их построения была мне непонятна и неинтересна. Эффекты раздражали неимоверно, стрельба и взрывы заставляли вздрагивать, авторам было решительно наплевать на смысл происходящего, они жаждали аттракционов.
Моей душе уже не нужны были аттракционы.
Я понял тогда, что старею и просто прекратил художественное познание нового, повторяя хорошо известное и любимое.
Про фаворитов Фельдмана я вообще не говорю. Из них мне нравилась только группа художников «Бледные пенисы». Впрочем, ни одного их произведения я не видел. Подозреваю, что их и не было. Но они хорошо продавались и лихо высказывались. Мне нравился их бодрый, ничем не прикрытый цинизм — мы вас дурим, остолопы, а вы ешьте это, ешьте! Другого не будет.
Все остальные рассуждали об искусстве и новаторстве, что было в достаточной степени непереносимо.
Я не пытался вызвать Кирилла на откровенность, не лез в душу, как принято выражаться. Я знал, что он сам созреет для разговора. Так и вышло.
Однажды поздно вечером, когда мы уже улеглись спать и погасили свет в своей комнате, минут через пять, я услышал его голос:
— Дон, ты не спишь?
— Нет, — ответил я.
— Дон, как их любить? — спросил он. — Без любви у меня ничего не выйдет. Но они... они какие-то...
— Страшные? Дикие? — попытался я помочь ему.
— Если бы это... Они никакие, Дон.
— А других не будет, мой мальчик. Это всё, что ты имеешь.
Я впервые назвал его так. Он помолчал, поворочался в темноте, потом начал снова.
— Дон, а ведь он сказал самое главное. Я об этом всё время думаю...
— Кто?
— Этот пацан, Денис... Должен быть самый главный и мы не должны его выбирать, а лишь любить изначально. Потому что наш свободный выбор — это его проклятье. Это делает его ответственным по обязанности, а не по любви. Отец отвечает за нас по любви, а не по должности. А мы любим его не за должность, а просто так, по рождению...
— Ну, допустим... — осторожно сказал я.
— Да чего тут допускать.... — както тускло проговорил он. — Я не могу быть выбран народом. Я не Президент, пускай Президента выбирают...
— Но ты же видишь, что происходит? Ты выбран Богоматерью и народ наконец в это поверил...
— Ну да... — без воодушевления согласился он. — Поверил как в очередного чудотворца, типа Кашпировского или этого... который воду заряжал. Я теперь шоумен, понимаете? Народный целитель. Они всё опошлят этими портретами. Уже опошлили.
Мы помолчали, думая каждый о своём. Я думал о том, как ему выпутаться из этой непростой ситуации. Ведь он публично объявил себя наследником российского престола. Как ему достичь этой цели, не замаравшись по пути? Государь — это не звезда эстрады. Сейчас на нём начнут делать бабки и сманивать деньгами, а учитывая, что состояния у него больше нет... Устоит ли он перед искушением?
— Знаете, что она мне сказала? — вдруг спросил он.
Я понял, что он о Богоматери.
— «Не время убирать жатву. Время сеять», — процитировал он.
— И как ты это понял? — спросил я.
— Вот и думаю, как это понять. Но я пойму. Спокойной ночи!
— Доброго сна, — ответил я.
Но это было ещё не всё. Поворочавшись немного, он вдруг тихо сказал:
— А ещё я люблю Дашу... Очень сильно. Я хочу, чтобы ты знал.
— Вот это действительно новость... — пробормотал я. — Спи!
* * *
Морозы, между тем, крепчали, так что наше Стояние на Угре превратилось в сидение дома в теплых свитерах, потому что топили не слишком жарко.
Кирилл наконец начал выползать в Сеть и читать обращенные к нему призывы и просьбы, на которые не отвечал. Вой, который подняли эмигранты по поводу «так называемого явления Богородицы», его скорее смешил, чем раздражал. А вот молчание Московской Патриархии удивляло. Молебны прошли в Козлове непосредственно после Знамения, но и только. Это была инициатива снизу, как раньше говорили. Между тем на православных форумах не прекращались дискуссии и верующийе ждали официальных разъяснений.
И они последовали аккурат на Крещение.
Но сначала утром 19 января, прямо за завтраком, произошло не менее знаменательное событие.
Даша разложила всем по тарелкам сваренной ею каши и сама уселась за стол. Мы уже взялись за ложки, как вдруг Кирилл сказал:
— Погодите минутку. Я хочу вам сказать важное.
Все притихли.
— Мы с Дашей решили объявить о нашей помолвке. Я попросил у неё руки, и она дала мне своё согласие. Мы обвенчаемся, как только Даше исполнится восемнадцать лет. А это произойдёт... — Кирилл взглянул на Дашу.
— Семнадцатого марта, — объявила она смущённо.
— Ой, ещё целых два месяца ждать! — воскликнула Лиза. — Я думала сразу на свадьбе погуляем! Поздравляю!
— Я Рыба по гороскопу. А Кирилл — Дева. Я проверяла, у Рыб и Девы хорошая совместимость, — продолжала Даша.
— И где же вы будете жить? — спросил я.
— Россия большая, — ответил Кирилл.
— Наш адрес — Советский Союз! — сказала Лиза.
— Ну мы тоже тогда... С Лизой... — вдрух бухнул Васюта.
— Чегоо? — вытаращилась на него Лиза. — За компанию, что ли? Ты у меня спросил?
— А ты чего — несогласная? — огорчился Васюта.
— Я, может, и согласная, но спроситьто надо! Будешь посуду мыть за это!
— Пожалуйста... — пожал он могучими плечами. — Значит, договорились?
— Посмотрю, как посуду помоешь, — дёрнула плечиком она.
Вот так. Мечтали о коронации, венчании на престол, а получили пока просто венчание.
Ну что ж. Тоже неплохо.
* * *
Теперь о разъяснениях Московской Патриархии. С ними выступил по телевидению главный идеолог владыко Кирилл. Он сказал, что по многочисленным свидетельствам верующих имел место факт явления Богоматери в городе Козлове такогото числа. Сомневаться в этом нет оснований. Такие случаи бывали, и не раз. Владыко привел несколько примеров. Что касается повода появления Пресвятой Богородицы, то на этот счет существуют разные мнения. Одно из них связано с благословением на царство молодого Кирилла Демидова, находившегося на тот момент в Козлове. По этому поводу у патриархии нет достаточно сведений, поэтому отец Кирилл счёл за лучшее уклониться пока от какихлибо комментариев.
То есть ни вашим, ни нашим, что было достаточно мудро.
Это выступление практически совпало по времени с визитом лейтенанта Козловского, который преподнёс нам подарок, сообщив. что ограничения на наши передвижения сняты, мы можем ехать куда угодно.
— С чем это связано? — спросил я.
Козловский только плечами пожал.
— А я знаю? Так наверху решили... Но вы всё же поосторожнее. Мужики наши обиды долго помнят.
Но самый грандиозный подарок на Крещенье преподнес нам Давид Фельдман.
Он подарил нам Россию.
«Многоуважаемый Кирилл Юрьевич!
Многоуважаемый Алексей Данилович!
Разрешите предложить вам рассмотреть возможность вашего непосредственного участия в новом интернет-проекте под названием “Виртуальная Россия”.
Идея этого проекта была подсказана Кириллом Юрьевичем на его встрече со школьниками в г. Козлове. Цитирую: “Перед вами стоят три компьютера. Отныне они ваши. Представьте себе, что Россия находится там, но она виртуальна. Вы сможете проникать в виртуальную Россию, когда захотите. И жить там, и находить друзей, и воевать с врагами...” Эти слова приводились участником встречи Денисом Козловым на форуме посетителей сайта gossudar.ru.
Идея эта показалась мне грандиозной. Я не сомневаюсь, что Кирилл Юрьевич хорошо обдумал её, моя же скромная роль заключается в том, чтобы технически обеспечить эту безупречную идею. Ибо на создание такого сетевого ресурса требуются некоторые средства.
И вот он перед вами.
Конечно, это лишь начало. Портал будет развиваться, достраиваться, совершенствоваться как любой живой организм. Но регистрировать граждан России он может уже сегодня.
Прошу вас исследовать этот ресурс и в случае Вашего согласия дать мне разрешение на официальное открытие проекта.
Единственное, что должен сделать Его Величество Государь Кирилл Первый — это написать и запостить правила, которым должны подчиняться граждане виртуальной России. Своего рода Конституцию в монархическом государстве.
Ваш Давид Фельдман.
P.S. Я думаю, Кириллу Юрьевичу может быть неприятен факт моего учредительства. Заверяю вас, что никто и никогда не узнает — кем и на какие средства создан этот ресурс. Домен зарегистрирован на имя Геннадия Блинова, координатора информациионной системы СТО»
Далее была ссылка на сайт и логин с паролем FTP для размещения текста Кирилла.
Это письмо мы получили одновременно на оба наших почтовых ящика. И ринулись туда, на этот сайт.
Он так и назывался: Россия.
При входе посетителям предлагалось стать гражданами виртуальной Российской империи с государем Кириллом Первым (Демидовым), если они согласны со следующими положениями.
И открывалось пустое окошко, под которым было два маленьких квадратика, куда можно было поставить галочку. Рядом с одним было написано «Я согласен», рядом с другим «Я не согласен». И кнопка ОК.
В этом пустом окошке царевич должен был разместить правила участия. Конституцию. Билль о правах. Записки сумасшедшего. Всё, что он пожелает. Ибо он был задан как Самодержец, это не обсуждалось.
Он был дан свыше.
А уж кто его дал — Фельдман или Божья Матерь — принципиального значения для граждан не имело.
Мы с Кириллом сидели за одним столом друг против друга, каждый за своим ноутбуком.
— Ты представляешь — что тебе нужно туда написать? Если ты, конечно, согласен, — спросил я.
— Дон, а как ты думаешь, что я писал все последние дни? — ответил он. — Я именно это и писал. Я согласен.
Мне оставалось ещё раз мысленно поаплодировать фельдмановской политической интуиции.
* * *
А через два часа я получил ещё одно письмо от Фельдмана. На этот раз оно адресовалось только мне.
«Алексей Данилович!
Я очень надеюсь на то, что Кирилл согласится стать Государем моего ресурса, простите такое вольное обращение с “Россией”.
Но дело не в этом.
Мне стало известно, и отчасти это инспирировано моей осторожной деятельностью, что миссия Вашего протеже, как ни странно, встретила понимание в верхах. Я говорю о САМЫХ ВЕРХАХ.
Там зреет мысль о превращении России в монархию по типу Великобритании и других европейских монархий, когда «король царствует, но не управляет». Поэтому симпатичный и богатый молодой человек в качестве монарха с безусловно русскими корнями может вполне устроить «самые верхи», чтобы не упустить власть. И это мне представляется вполне разумным политическим решением.
То есть реальная власть переходит к выбираемому Думой премьеру, лидеру правящей партии, и назначаемому им правительству, которое формально утверждается монархом. Возможны законодательные институты типа палаты лордов, но это не главное. Главное, что рулит премьер, а король является символом и предметом обожания нации.
Зачем же я создал “Виртуальную Россию?”
У Кирилла сейчас нет никаких шансов сделаться реальным Государем всея Руси. А сделаться виртуальным её монархом — есть, и весьма серьезные. Причем, он сам это придумал, возможно, играючи. Но в этом есть глубочайший смысл. От виртуального образа один шаг до реальности. Поэтому моя “Виртуальная Россия”, Империя во главе с Самодержцем, по виду прикольная компьютерная игра, на деле — первый шаг к реальному трону. Это испытательный полигон, если хотите.
Важно только не переборщить.
Важно понимать свою роль. Иначе Кирилла просто уничтожат. Тихо и незаметно. Имейте это в виду.
Я желаю ему только добра, как и Вам.
Но реальность слишком жестока, поэтому постарайтесь оградить его от реальной власти, от реальной политики. А трон, скипетр и державу мы ему обеспечим. И любовь народа тоже.
А что ещё нужно, чтобы встретить старость, как говорил Абдулла?
Искренне Ваш,
Давид Фельдман».
На это письмо я ответил коротко: «Спасибо за информацию. Однако, есть сомнения в том, что Кирилл, как я себе его представляю, станет послушной пешкой. Впрочем, поживем — увидим».
На первое взялся отвечать Кирилл. Меня немного задело, что он не стал обсуждать этот ответ со мною. Всё же письмо было адресовано нам обоим. Но я промолчал.
Всё чаще начинаю замечать , что веду себя как опытный царедворец. Ноблесс оближ. А также «короля играент свита».
Ответ Фельдману — Бог с ним! Но мальчик ни словом не обмолвился о тех правилах жизни в виртуальной России, которые он согласился разместить на сайте. А это вопрос архиважный, как говаривал Ильич. От этого зависело будущее виртуальной России. Уверен, что я мог бы ему помочь. Но он не захотел... Будет решать сам.
В отношениях Учителя и ученика рано или поздно наступает болезненный для обоих момент отторжения. Разрывается невидимая пуповина, связывающая их, и ученик начинает жить самостоятельно. Нередко и даже чаще всего это перерастает в ссору, разрыв, взаимные обиды. Нужны опыт и смирение, прежде всего со стороны Учителя, чтобы преодолеть этот кризис и сохранить добрые отношения. Хотя такими близкими они уже не будут никогда.
Более того, ученик, который до седых волос сохраняет верность и покорность Учителю, — ученик плохой, слабый. Он должен взбунтоваться в той или иной форме. Иначе плохо ты его учил.
И всё же это болезненно.
Впрочем, так бывает, когда Учитель и ученик сознают и признают свои роли по отношению друг другу. Печальнее другой случай, когда Учитель думает, что у него есть ученик, которому он помогает по любви к его таланту, а тот вовсе так не считает, а лишь временно пользуется опытом, связями и средствами Учителя и уходит к другому, более могущественному, как только его поманят.
Или даже выходит в свободный полет, становясь более знаменитым и могущественным, чем непризнанный им Учитель, и никогда более не упоминает о прошлой с ним связи.
В народе этот феномен назван просто и кратко — «неблагодарная свинья».
Это бывает обидно, но не настолько, чтобы пожалеть о том, что ты отдал такому псевдоученику. Особенно, если он талантлив. Бог видит. Хотя... я не очень верю в талант, который идет к цели напролом или искусно манипулируя окружающими.
Но ученик, который тянется к Учителю, а Учитель почемуто сторонится его, прохладен, не верит в его талант, — это не менее печально. И подлинное счастье в отношениях наступает, когда Учитель видит, что он ошибся. Здесь, в отличие от предыдущего случая, недальновидность, слепота Учителя в конце концов оборачиваются радостью для обоих. Если, конечно, Учитель не полный долдон и не желает видеть явного успеха отвергнутого им ученика.
Тогда они наконец находят друг друга как равные и дружба эта уже не прекращается.
Конечно, мои отношения с Кириллом полностью не укладывались ни в одну из этих схем. Ни он, ни я не считали, что я Учитель, а он ученик. Но всё же я был старше и опытней, и Кирилл не раз обращался ко мне за советом. Но сейчас не захотел.
kirill_1
21 января 20... г.
Братья и сёстры!
Вы знаете уже о чуде явления Богоматери. Я благодарен ей за поддержку. Спасибо всем, кто радостью отозвался на это событие. Я не могу много говорить о нём, слишком глубоко моё волнение.
Но я скажу вам о другом событии, произошедшем два дня назад. В кругу наших друзей состоялась моя помолвка с любимой девушкой, на которой я намерен жениться в марте, когда она достигнет совершеннолетия.
Её зовут Даша. Она просила меня ничего не говорить о ней, пока нас не свяжут узы брака. Но я все же скажу, что она — воплощение чистоты и света. Я никогда не испытывал такого чувства, оно не похоже на болезненную страсть, но напротив — на исцеление.
Я хотел бы прожить с нею всю жизнь и умереть в один день.
Не умею писать об этом, простите, простите. Она выше всяких слов, которые я могу сказать.
Я счастлив, у меня есть теперь та, с которой я могу разделить радость и горе.
Всё остальное — неважно.
И ни слова о ресурсе Фельдмана. Я был удивлен. Ну что ж, значит, Кирилл раздумывает. Я не стал его торопить.
Между тем Даша вдруг объявила, что народный художник Гурьян Козловичев наконец пожелал нас принять. Просьба об аудиенции была направлена Гурьяну сразу же по приезде в Козлов, но до Рождества он постился, а разговевшись, сразу ушел в запой, который, с Божьей помощью, окончился на Крещенье.
Это у него было четко заведено, как объяснила Даша. Три больших поста — Рождественский, Великий и Успенский — и соответствующие им запои под теми же названиями. В остальное время Гурьян не пил, а писал картины и разводил пчёл.
Вообще, по рассказам Даши, это был довольно занятный тип. Лет ему было за пятьдесят, он нигде и никогда не работал и не учился, а лишь писал картины, которые отдавал людям бесплатно. У него была чёткая концепция творчества: он дарит народу полотна, а народ дарит ему всё, что нужно для их создания, — прежде всего, пищу, одежду, кисти, краски и холсты, ну и всё остальное, что вздумают ему подарить. Книги, мебель, кошку, собаку, попугая... Что оказывалось лишним, он дарил другим.
Денег не брал принципиально.
Телевизоры и всякую технику тут же дарил или выбрасывал с балкона. Мастерская была в мансарде и имела огромную террасу, выходящую на площадь. На ней Гурьян держал пасеку, отсюда же обращался к народу и выкидывал богомерзкие предметы.
Во время запоев народ поставлял водку в больших количествах. Говорили торжественно «Гурьян Евсеич пьёт». Впрочем, пил он совершенно безобидно, но глухо, почёрному. После запоя снова постился три дня и причащался.
Со временем беспорядочные поставки даров Гурьяну были систематизированы по территориальному признаку. Был составлен график — какая улица, какой дом и в какой период приносит подношения Козловичеву. Следила за этим ключница Катерина, нестарая ещё женщина, жившая с Козловичевым в его мастерской, в маленькой светёлке. Мастерскую Козловичеву выделил горсовет ещё в семидесятые годы.
Выслушав эту информацию, мы стали собираться и раздумывать, что бы нам поднести народному художнику. Ну, кефир там или пельмени — это понятно, но сувенир? Эксклюзивный памятный подарок?
— Да подарим ему нашу звонницу! — вдруг предложил Васюта. — Все равно эти козлы не дадут нам её здесь установить.
Предложение показалось разумным, поэтому в незначенный час мы подъехали к дому, где располагалась мастерская, и Васюта, подобно Христу, поволок деревянный крест наверх по лестнице.
Дом был невысокий, четырехэтажный с четырьмя подъездами. Мансарда с террасой простирались над последним этажом по всей площади дома. По существу, терраса была плоской частью крыши, огороженной невысокой каменной балюстрадой, а мансарда пряталась под частично застекленной двускатной крышей. Эта стеклянная крыша была с подогревом, чтобы на ней не скапливался снег и не мешал свету. Поэтому по карнизам с обоих боков крыши висели живописные бороды сосулек, а сама она сияла на солнце, чисто вымытая.
Нам открыла ключница Катерина, дородная женщина лет сорока в сарафане и кокошнике. Она вопросительно посмотрела на нас.
— Назначено, — торопливо сказала Даша.
Катерина молча кивнула и первым делом забрала у нас сумки с продуктами, а после пропустила в просторную прихожую. Это был целый зал со скошенным в обе стороны потолком. По одну стену строем стояли холодильники, их было пять, на каждом имелась этикетка: «Мясо», «Рыба», «Овощи», «Молочное», «Питьё». На противоположной стене во множестве висели картины Гурьяна, выставленные для отдачи народу. Среди них обращали на себя внимание портреты партизан. Все партизаны были изображены под водой, в гидрокостюмах, окружённые рыбами, кораллами и моллюсками. Это были удивительной красоты и одухотворённости лица; чтото средневековое, ренессансное было в них, строго смотрящих на нас сквозь зеленоватую толщу воды. Глядя на них, можно было понять, что Гурьян действительно художник большой силы. Однако, судя по тому, что портретов на стене было больше всего, народ их брал неохотно; даже те партизаны, чьи лики обессмертил Гурьян, не спешили повесить портрет у себя дома взамен на кило колбасы.
Это было странно.
Портреты были все среднего размера, примерно 60х80 см. Громадное эпическое полотно мы увидели всего одно, видимо, в Козлове просто не было стенки подходящей площади, чтобы его повесить. Картина называлась «Партизаны демонтируют Международную космическую станцию». В космосе, на фоне огромной голубоватой Земли, человек тридцать партизан в тех же гидрокостюмах, но серебристого цвета, напоминающих скафандры, разбирали на части космическую станцию. Отделённые от станции детали плавали тут же рядом, так что непонятно было, что партизаны собираются с ними делать потом, равно как и то — на чём они намереваются вернуться на Землю. Но это было и неважно. Картина по силе не уступала Брейгелевским многофигурным композициям.
Мы надели на ботинки бахилы, как в больнице, и прошли в мастерскую. Крест Васюта пока оставил в прихожей.
Гурьян работал. Он стоял перед мольбертом, на котором был укреплён холст в раме и наносил мазки точными скупыми движениями, бросая взгляды на модель.
Моделью же был молодой человек в гидрокостюме, который сидел на табуретке за большим аквариумом, отделявшим его от мольберта, так что Гурьян видел его сквозь воду с плавающими в аквариуме рыбками. Всё же Козловичев был реалистом, надо отдать ему должное. Правда, судя по всему, кораллы и моллюсков он пририсовывал позже, по вдохновению.
Увидев нас, он отложил кисть и пошёл навстречу.
— Сергей, скидавай скафандр, свободен, — успел кинуть он молодому человеку, и тот радостно принялся стягивать с себя гидрокостюм.
Гурьян был худ, остролиц, с выдающимся кадыком на тонкой шее. Прическа была жидковата, лицо небритое и практически без передних зубов, что стало ясно, как только он начал говорить.
Был он босиком, а одет в трикотажные застиранные тренировочные брюки и в футболку навыпуск, на которой было написано «Gurian forever!».
— Проходите, рад видеть... — он протянул руку Кириллу. — Гурьян. Наслышан о ваших деяниях...
Молодой натурщик, скинув гидрокостюм, неслышно испарился.
Гурьян по очереди поздоровался со всеми за руку и скомандовал ожидавшей приказа ключнице:
— Ставь самовар, Катерина. Чайку попьём с мёдом... А вы присаживайтесь, — он указал на диван с креслами в углу мастерской.
— А можно картины посмотреть? — спросила Лиза, указывая на стены, где тоже были картины в большом количестве.
— Это можно, — улыбнулся Гурьян. Он был доволен.
Мы разбрелись по просторной мастерской, рассматривая полотна. Здесь тоже было много фантастических жанровых полотен про партизан — как видно, фантастические подвиги козловичей пользовались у них большим успехом — но присутствлвали и натюрморты и неброские пейзажи, эти были, пожалуй, лучше всего и свидетельствовали о нежной душе Гурьяна.
— Ах, какая картинка! — восхищенно воскликнула Лиза, глядя на небольшой пейзажик, изображавший берег реки с камышами.
Гурьян молча снял картину со стены, вручил Лизе.
— Бери. Наши пейзажи не жалуют. Говорят, что они их и так видят, в натуре. Иностранцы до них падки. Но я иностранцев не пускаю. А если слышу, что козловичи им перепродают — не пускаю на порог.
— Спасибо, — Лиза приняла дар, поставила картину рядом с креслом.
Наконец мы все уселись вокруг стола и начали беседу.
Впрочем, беседой это было трудно назвать. Гурян был из породы монологичных художников. Он знал о царевиче, о явлении Богородицы — как позже выяснилось, сведения из внешнего мира ему доносила Катерина — но его это мало интересовало. Его занимал он сам и его отношение к миру. Речь его была дремуча и бессвязна, но в ней при желании можно было почерпнуть бездну мудрости и жизненной правды, что и делали наезжавшие к Гурьяну журналисты.
В сущности, Гурьян говорил простые вещи, но простые вещи написаны и в Евангелии, правда, более внятным языком, однако мало кто следует Евангельским заповедям. Тут дело было в том, что Гурьян решился жить как часть природы и охотно проповедовал на эту тему. Его учителем был известный старец Порфирий Иванов, а в духовном плане — пчёлы.
На пчёл он перешел очень быстро. Пчёлы были излюбленной жизненной и философской моделью Гурьяна.
— ...Пчела — она сама в себе и для всех... — говорил он, глядя, как Катерина вносит на блюде деревянную раму, заполненную сотами с медом. — У пчелы есть крылья, есть жало. А гордыни нет. Она свой рой лелеет. А рой и рай — словато какие схожие, задумывались? Я раньше мерзок был, мерзопакостен, думал о себе — бог и царь. Ни рая, ни роя не признавал. Гений, думал... Ты гений, Гурьян! Тьфу! — сплюнул он. — Ничтожество, червь — вот кто я был. И захотел стать пчелой. Я как раз тогда первый улей купил и на балкон выставил. И стал смотреть за ними. И вот Россия — это улей, а мы пчёлы. И кто возомнит, что он не пчела — тот вредитель и фанфарон. Червь.
Гурьян принялся резать соты ножом и каждому выкладывал большой кусок на тарелку.
Катерина уже торжественно вносила дымящийся самовар. Полился из краника кипяток в заварной расписной чайничек, появились и чашки с блюдцами. Гурьян вернулся к теме.
— Был ли я свободен, когда был червем? Мне казалось — был! Куда хочу, туда и ползу. Но! Рожденный ползать — летать не может. А пчела летает, но она летает, не куда хочет, а куда нужно улью, рою, роду. Чтобы был мёд, общий мёд всего пчелиного племени. В нём её труд растворяется без остатка, понятно?.. Может, если в микроскоп глядеть, то какието молекулыатомы отдельной пчелы разглядеть можно. Хромосомы там... Они же разные. Но вместе — это чудесный дар улья, — и Гурьян, как бы в подтверждение, зачерпнул ложкой мёд из принесенного Катериной жбана с мёдом, и начал лить его обратно широкой медленной янтарной струёй.
— А в центре всего — матка. Примечай, царь, — хитро подмигнул он Кириллу. — Не папка, а мамка. Её все чтут, любят и охраняют. Потому что она рой продолжает. Рай, рой, род...
Он посмотрел на Дашу.
— И ты это смекай. Он при тебе не трутень всё же, а мужик при деле.
Ктото из них явно читал ЖЖ — то ли Гурьян, то ли его ключница.
— ...Все мы пчёлы, каждый другого кормит, чем может. Мне хлеб несут, я дарю картины. И так везде должно быть. А деньги должны быть изгнаны, от них всё горе, вся мразь...
Тут я вспомнил, что в прихожей стоит наш подарок и сделал знак Кириллу, составив ладони домиком. Он понял.
— Гурьян Евсеич, мы к вам тоже с подарком. Васюта, принеси, пожалуйста!
Васюта внёс крест со звонницей. Кирилл и Гурьян встали с кресел, торжественная передача креста произошла с троекратным лобызанием.
— Вот мы его сейчас и установим, вот сейчас... — засуетился Гурьян, распахнул дверь на балкон и как был в футболке и трениках, вынес крест на свежий морозный воздух.
— Катерина, скликай народ! — приказал он.
Катерина выплыла на террасу, подошла к балюстраде и сложив ладони у рта рупором, прокричала громовым голосом:
— Люди добрые! Собирайтеся! Гурьян говорить будет!
И повторила это трижды.
Гурьян подождал пять минут.
— Оденьтесь, батюшка, — сказала Катерина.
Он только головой мотнул.
— Выходите, — приказал он.
И мы, не одеваясь, вышли на террасу. Она была завалена снегом по колено, в котором были протоптаны тропки к ульям, стоявшим в стороне, и к балюстраде — месту, откуда Гурьян говорил речи. Он потопал туда босиком по снегу, неся крест, мы за ним. Между прочим, мороз был градусов двадцать.
На площади уже скопилось человек сто. Люди стояли, задрав головы и придерживая шапки, чтобы не свалились. Я ещё раз удивился, как хорошо в Козлове работает система взаимного телефонного оповещения. Было видно, как с соседних улиц и переулков спешат к площали козловичи.
— Люди добрые! — фальцетом начал Гурьян. — Меня почтил посещением будущий Государь земли Русской, и я ему наказ дал. Будем как пчёлы! Будем нести свой нектар во благо Отечеству! В знак сего водружаю сию звонницу, подаренную мне, и возвещаю приход Государя!
Он с размаху воткнул крест в снег и начал неистово звонить в колокольчик, приплясывая рядом с крестом. Веселый у него получался ритм, нечто вроде «Камаринской». Народ внизу, стянув шапки, крестился и тоже, притоптывая валенками, пускался в пляс.
Насладившись звонами, Гурьян отпустил веревочку колокола и осенил народ крестным знамением дланью. После чего повернулся и пошел в мастерскую. Народ же отправился по ближайшим кабакам отмечать открытие звонницы.
На прощанье Гурьян расцеловался со всеми и велел нам выбрать по картине на память. Царевич взял жанровое полотно «Партизан изгоняет супостата». Какого супостата — было неясно, он более походил на чёрта. Даша подобрала себе зимний пейзаж Подкозловья с синеватыми снегами и фиолетовыми тенями деревьев на них. Васюта выбрал полотно «Партизаны атакуют жёлтую подводную лодку», где партизаны, вооружённные почемуто вилами, толпой набрасывались на жёлтую субмарину, в иллюминаторах которой виднелись испуганные лица ливерпульской четвёрки. Ну, а я остановился на портрете старого партизана с медалью «За отвагу» на гидрокостюме.
Вся эта коллекция заняла немало места в нашем минивэне.
Мы вернулись домой и ещё долго обсуждали визит к Гурьяну, пытаясь дать художнику какоето толкование. То ли святой с признаками бесовщинки, то ли юродивый с нимбом святости.
Судя по всему, программу в Козлове мы выполнили и можно было ехать дальше. Мы договорились, что завтра неспешно соберёмся, а послезавтра отправимся в путь. Я ушел спать, а Кирилл остался на кухне с Дашей и ноутбуком. Другая молодая пара удалилась к себе ещё раньше.
Проснувшись, я не обнаружил в комнате Кирилла. Его диван не был расстелен. Это меня удивило. Неужели свершилось, и он ночевал у Даши? Мне казалось, что молодые дали обет вплоть до венчания.
Что ж... Немного досадно, как всегда, когда рушатся даже маленькие идеалы.
На кухне никого не было. Двери в другие комнаты были прикрыты. За ними тишина. Я перенес копьютер в кухню, включил чайник и сел просматривать Сеть.
ИНСТРУКЦИЯ № 12
Всем участникам Системы.
Френды!
Настала пора нам вставать под знамена. Было время разбрасывать камни, теперь собирать будем.
С согласия нашего избранника Кирилла Первого, в Сети возник виртуальный образ нашей державы, Российской империи. Каждый из нас может стать ее подданным и дать присягу на верность Государю.
Сделаем это, объединим наши помыслы и надежды с этим воображаемым пока государством, первым государством виртуального мира.
Да здравствует Сетевая Россия!
ЦЕНТР
Как водится, была приведена ссылка.
И опять я почувствовал легкую обиду. Даже не показал! Конечно, я отправился по адресу, который уже знал, и там вместо пустого доселе окошка увидел следующее.
Все события, пространства и личности, существующие под этим доменом, по умолчанию считаются виртуальными. Далее это больше не оговаривается.
1. Подданные Российской державы называются русскими.
2. Русским может быть подданный любой национальности, ибо это не национальность, а образ мыслей и чувств.
3. Образ мыслей русского: процветание России важнее личного процветания; смирение паче гордыни; соборность паче индивидуальности.
4. Свобода русского — это свобода служить России и бороться с ее врагами.
5. Честь русского — это честь России. Гордость и стыд русского — это гордость и стыд за Россию.
6. Чувства русского — чувство любви и чувство справедливости.
7. Судья русского — его собственная совесть.
8. Совесть есть Бог внутри нас. Наместником Бога в России является Государь, помазанный на царствие Патриархом Православной Церкви.
9. Россия — это будущее человечества под Богом.
10. Мы самые сильные. Мы самые смелые. Мы самые добрые. И мы никому не хотим зла.
[ ] Я согласен.
[ ] Я не согласен [ ] Дальше
Кстати, я заметил, что сайт России обрёл английский перевод. Десять заповедей Кирилла уже были переведены на английский и иностранным претендентам на виртуальное Российское подданство тоже предложено было акцептовать или не акцептовать данный текст.
Счетчик зарегистрированных пользователей ресурса, приведенный на главной странице, вертелся, как крылья мельницы на хорошем ветру, и сейчас находился в районе сорока тысяч.
И всё это за одну ночь! И за ту ночь, когда срединная Россия спала! Сейчас она проснется и увидит это.
Так кто же эти сорок тысяч?
Я представил себе Фельдмановский круглосуточный офис ресурса и нескольких программистов с сисадмином, которые запустили этот движок и сейчас отслеживают статистику. Хотелось бы мне быть на их месте!
Но почему же он мне ничего не сказал?
Конечно, я поставил галочку, что согласен, успев подумать о том, сколько юзеров сделают то же самое только для того, чтобы узнать — а что там внутри?
Внутри были обычные формы регистрации: имя, отчество, фамилия. Год рождения. Национальность по паспорту. Образование. Электронный и обычный адрес. И так далее. Наконец пароль.
Почти все поля были опциональны. Обязательными являлись только имя (nickname) и электронная почта.
Для Империи демократизм невиданный.
Я честно заполнил все предлагаемые поля. У меня с первых моих дней в Сети есть принцип — писать о себе правду. Какой есть — такой есть. Все эти игры с виртуальными именами, раздвоением и растроением личности — не по мне. Детская болезнь виртуальности в Интернете, как написал бы тот же Ильич, которого я часто поминаю.
Программа поблагодарила меня и пообещала вскоре прислать на электронную почту ссылку для активации.
Это всё было вполне обыденно, с одной стороны, а с другой выглядело полным бредом. Сейчас мне пришлют ссылку, чтобы активировать как подданного Российской империи!
И тут я услышал шорох в коридоре и в кухне показалась Даша в халатике. По ее лицу я сразу понял, что произошло чтото нежелательное. Неужели чтото не заладилось? По неопытности всё бывает. Целый ворох предположений успел свалиться на меня, прежде чем Даша сказала:
— Алексей Данилович, Кириллу плохо...
И заплакала.
— Что? Что случилось? — я вскочил со стула.
И она, сдерживая слёзы, принялась рассказывать, как они сидели ночью c Кириллом, а он всё собирался с духом, чтобы чтото написать в Сеть, всё у него не выходило. То есть, не то, чтобы мучался над текстом, а сомневался — нужно ли? Можно ли? А потом решился и сказал ей: «Сейчас я тебе покажу чтото. Только ты не смейся!»
И передал в Сеть какойто текст.
Но Даша даже не успела его прочитать, потому что Кирилл тут же побледнел и его стало корёжить, он скрючился, заскрипел зубами и упал со стула. Она бросилась его поднимать, а он бился у нее в руках, пока не затих. Она понесла его в свою комнату и коекак уложила...
— Как же ты донесла его?
— Да я сама не знаю.
И там он пришел в себя, она дала ему воды, потом согрела чаю, и он заснул.
— Почему ты не разбудила меня? — набросился я на неё.
— Застеснялась... Алексей Данилыч, что это было?
— Эпилепсия. Даша. Есть такая болезнь.
— Падучая, я знаю, — кивнула она. — Что же делать?
— Пить лекарства, не волноваться... С этим живут, у него редко приступы. Кажется, динамики ухудшения нет. Но надо следить.
— А что он написал такого?
— Читай, — сказал я и развернул экран в её сторону.
Она прочитала, пригорюнилась.
— Бедный мой... — вздохнула она.
— Ты не веришь в это?
— Для них это игра, а для него...
— Поговори с ним. Может быть, и для него это станет игрой... — предложил я.
— Не буду! — она выпрямилась. — Он Государь, я Государю служу.
Она ушла к себе, а я продолжал свои занятия, попивая чай с бутербродом, как вдруг появился Кирилл. Он двигался осторожно, будто боялся упасть. Лицо бледное. Увидев меня за компьютером, на секунду смешался.
— Доброе утро... Дон, вы видели?
Я молча кивнул.
— И... что вы скажете?
Я пожал плечами.
— Ты должен быть готов ко всему. И прежде всего, что на тебя повалятся все шишки. Я уже нашёл достаточно...
— И что пишут? — оживился он.
— Если не считать упражнений в остроумии, то пишут, что претендент на трон, пожалуй, чересчур инфантилен. Предложенная им Россия годится для детей и юношества. Считают это всё несерьёзным. Патриоты вообще заявляют, что ты хочешь упразднить русских как нацию. Короче, русофоб.
— У них все русофобы, у идиотов! — внезапно обозлился он. — А для юношества — это они правильно подметили. Россия омолодиться должна... Дон, меня опять колбасило, — жалобно признался он.
— Я знаю.
— Дашка перепугалась. Я же ей не говорил, дурак... Она ничего вам не сказала?
— О чём?
— Ну, что она... ей надо подумать... Я же больной фактически.
— Она тебя любит. Понимаешь? И всё.
Он налил две чашки чая, сделал два бутерброда и понёс в комнату к Даше. И они там притихли. А другие молодые всё спали себе и спали. Видимо, проблем у них никаких не было.
Впрочем, не успел я об этом подумать, как тут же начались не то, чтобы проблемы, но беспокойства.
В дверь позвонили.
Это мог сделать только лейтенант Козловский, ибо он один знал — кто за этой дверью живёт. И точно, это был он, но не один.
За ним, как два чёрных крыла, возвышались две мрачные фигуры — они показались мне близнецами — оба стриженые наголо, без шапок, в чёрных длинных пальто с шёлковыми шарфами. Только у одного он был белый, а у другого чёрный. Ни дать, ни взять, два ангела смерти.
— С добрым утром! — откозырял Козловский. — Гостей к вам привел!
— Что ж, проходите, — я пригласил их в прихожую.
Вскоре из довольно невразумительных речей ангелов, которых по мере сил переводил лейтенант, выяснилось, что они прибыли к нам по поручению властей города Быкова. И даже не властей — власти там играли роль подчинённую — а хозяев города, руководителей двух крупнейших холдингов, на которых держалось богатство и благополучие быковчан.
Они приглашали царевича в гости, обещая принять поцарски. И всю его свиту тоже.
Для этого были присланы два лимузина с двумя подручными «быками».
— У нас свой транспорт есть. Зачем это? — сказал я.
— Мы знаем, — кивнули они. — Такой порядок.
Короче говоря, они пригласили и откланялись. Сказали, что будут ждать внизу в лимузинах столько, сколько нам понадобится, чтобы не спеша собраться.
Лейтенант Козловский всячески им поддакивал и намекал, чтобы мы по возможности поторопились. Мол, Феликс и Казбек ждать не любят.
Как выянилось, Феликс Портянко и Казбек Дзагоев были хозяевами и генеральным директорами холдингов. И назывались эти холдинги ЗАО БыкоМакс и ЗАО БыкоЛюкс. Они предпочитали английскую транскрипцию: BykoMax и BykoLux. Но об этом мы узнали позже.
Гости удалились, а я стал расшевеливать молодых.
Даша сказала, что она всего лишь один раз была в Быкове. Туристы предпочитают обходить город стороной, гостиницы и вообще жизнь там дороги. Но зато и средний доход быковчан в десять раз превышал показатель по области, а по количеству олигархов на душу населения Быков опережал даже Москву.
— Люди там... понтовые, — подобрала слово Даша.
— Ну намто что? Какие есть, — сказал Кирилл. — Всё равно мы туда собирались. Поедем с понтами.
— Ой, я уже знаю, что это будет, — покачала головою Лиза. — Олигархи в провинции — это отдельная песня.