Александр Житинский "Государь всея сети (9)
"

Короче говоря, баню пришлось принимать по второму разу.

Увидев незваного гостя, Татьяна предложила пригласить его в дом, но я сказал, что мне не хотелось бы допустить встречи Фельдмана с Кириллом, нужно поговорить наедине. И попросил женщин отложить посещение бани на более позднее время. Было около восьми часов вечера.

Фельдман воспринял приглашение в баню спокойно. Приказав водителю джипа ждать, он зашел со мною в предбанник и начал раздеваться. Вероятно, ему не в первый раз доводилось проводить деловые встречи в бане.

Васюта мигом организовал стол, а Фельдман вынул из портфеля литровую бутылку «Хенесси». Я понял, что переговоры будут непростыми.

Как он нас нашёл — пока оставалось тайной.

Фельдман не торопился раскрывать карты. Сначала мы попарились, обсуждая достоинства и недостатки разных парилок, а затем, завернувшись в протыни, уселись за стол и выпили по рюмке коньяка.

— Итак, я вас слушаю, — сказал я.

— Вы не удивлены моему появлению? — улыбнулся он.

Улыбка у него была очень приятная, располагающая. Думаю, что успешность его бизнеса была во многом обязана ей.

— Как вам сказать?.. И нет, и да. Нет, потому что понял, что мы попали в сферу ваших интересов, а значит, встреча неизбежна. Да — потому что не представляю себе, как вы нас нашли?

— Нашел я вас, потому что мои специалисты по Ай-Ти лучше фээсбэшных. И они успели вас спрятать...

— Спрятать? Куда?

— Это долго рассказывать, да я и не знаю деталей. Как только Кирилл написал первый пост в ЖЖ после своего исчезновения из дома, мои спецы вычислили — через какой мобильник он был послан. Выяснилось, что телефон зарегистрирован на имя некой Елизаветы Штурм. А дальше — дело техники... И они тут же по моему распоряжению засекретили этот номер, то есть обнаружить его теперь по постам в ЖЖ практически невозможно. Если вы намерены отправлять сообщения в Интернет через мобильник или пользоваться почтой, скажите мне ваш номер. С ним сделают то же самое.

— Спасибо, — сказал я. — Можете занести в свою телефонную книгу.

Фельдман вынул трубку из кармана пиджака, висевшего на вешалке и я продиктовал ему мой номер. Затем он сделал вызов по этому номеру и отключил трубку.

— Теперь и я есть в вашем телефоне, — сказал он.

— Спасибо, — ещё раз поблагодарил я.

— Тоже Лиза Штурм регистрировала?

— Да.

— Ну­ну... Шустрая девочка, — похвалил Фельдман.

И он перешёл к главной теме визита.

Он сказал, что манифест Кирилла окончательно определил его политическую платформу на предстоящий период. Он понял, кого надо поддерживать и в кого вкладывать деньги. Почему и создал «Государев круг», договорился с Геной Блиновым и моими девицами. Оставалось самое главное — договориться с самим Кириллом.

— Давид, Кирилл не хочет с вами договариваться, — прямо сказал я. — Не обижайтесь.

Фельдман расплылся в улыбке, будто я сказал ему нечто в высшей степени приятное. Он глотнул коньяк и пососал дольку лимона, причмокивая.

— Вы никогда не занимались политикой. Счастливый человек!.. — наконец сказал он. — В политике не обижаются. Это непрофессионально. В политике либо договариваются, либо нет. И без всяких обид. Это искусство компромисса.

— Значит, Кирилл не настроен на компромисс, — сказал я.

— Если я буду знать причину, я сам найду компромисс, — сказал Фельдман.

— Мне не хотелось бы о ней говорить. Да он и не нуждается в поддержке. Деньги у него есть, как вам известно.

Фельдман посмотрел на меня, чуть прищурившись.

— Деньги — это бумага. Копирайт: группа «Аукцыон», одна тысяча девятьсот восемьдесят седьмой год... Не хочет принимать подачек от «жыдов», как выражаются у нас в ЖЖ? — проговорил он, педалируя на букве «ы». — Ну, скажите честно?

— Кирилл не антисемит.

— Безусловно, он юдофил! Но помощи от евреев не принимает! — заливисто рассмеялся Фельдман.

— Он не хочет, чтобы его предназначение связывалось с политикой. Для него это внутренний долг, миссия, Божественное предначертание. Напутствие Богородицы.

— Прекрасно. А предвыборные листовки ему Богородица будет печатать? А собирать подписи за референдум, а потом — под референдумом? А нанимать толпу юристов, заниматься казуистикой? Он вообще понимает, за что берётся? Ведь он хочет быть избран на царство! Избран! Вы­то хоть это понимаете? Если бы он хотел захватить власть — флаг в руки. Это без меня. Пусть взрывает, собирает наёмников и фанатиков, штурмует Белый дом и Кремль... Это без меня. Это не политика, а разбой. А я занимаюсь политикой!

Фельдман не на шутку рассердился.

— Скажите тогда, почему вы сделали ставку на Кирилла? Мне будет легче говорить с ним. Мы должны понимать. Ведь дело не то, что верное, оно практически безнадёжно, — перешёл в наступление я.

— Вы не поверите. Именно поэтому, — сказал он, вздохнув. — Дело просто гиблое, может, даже в прямом физическом смысле. Но красивое! Новое! В нём есть эстетика, а я эстет прежде всего.

— Но вы же не станете выбрасывать деньги на ветер?

— Не стану. Вернее, стану выбрасывать в одном месте, чтобы собрать урожай в другом.

— Не понимаю.

— Но это так просто. Предположим, у меня есть кандидат с минимальными шансами и нереальной программой. Под его программу надо перекраивать Конституцию и менять форму правления — ни больше, ни меньше. Это требует огромного времени и денег. Но кандидат этот молод, умён, обладает харизмой и верой в своё Предназначение. Он старается не для себя, а для России — люди это всегда чувствуют. Короче, это настоящий герой! Вокруг таких сплачиваются молодые. И прежде всего — молодые художники, литераторы, актёры... Это и есть моя креатура. Он все будут мои, я их стану продавать и заработаю больше денег, чем потратил на пиар нашего героя. Теперь понятно?

— Заработаете, если вам не будут препятствовать. Не прикроют сверху всю эту лавочку.

— Вот поэтому я сюда и приехал. Договориться. Как мы будем действовать, — вкрадчиво проговорил Фельдман. — Я совсем не собираюсь завтра объявлять, что «Государев круг» борется за восстановление самодержавия и наш кандидат — Кирилл Демидов. Я вообще не буду называть его имени. В его поддержку будет работать только ваша электронная система с Геной Блиновым. Это другая структура и организация. А «Государев круг» — это пока клуб, тусовка талантов, недовольных нынешним положением дел в России. Мне нужно, чтобы Кирилл публично не отмежевывался от него — и только. Его имя будет потихоньку проявляться и, когда наступит момент, он станет центром. Но это ещё не скоро...

— Я понял.

— Ничего вы не поняли! — с горечью воскликнул Фельдман, опустошая рюмку. — Вы думаете, это мне только для денег надо? А вот и нет! Денег мне хватает. Всю жизнь я действовал во имя нового искусства! Терпеть не могу застоя, надо шевелиться и шевелить других. Поэтому, когда прочел вашего мальчика, аж подпрыгнул! Вон как круто берёт! Он новатор. Ну примерно, как Пикассо, когда он от голубого периода рванул к кубизму. С его капиталом, образованием и внешними данными Кирилл Демидов мог бы через два­три года стать депутатом Госдумы — не вопрос! Потом войти в администрацию Президента. Глядишь, стал бы преемником к тридцати пяти годам. Но этого ему мало. Он задумал стать самодержцем... Ну да, ну да! — остановил он меня, заметив мой протестующий жест. — Не захотел, а ему Богородица нашептала...

— Хорошо, я поговорю с Кириллом.

— Ну вот и прекрасно. Всё, больше мне пока ничего от вас не надо, в случае чего я вам напишу... — Он стал одеваться. — А кстати, вы знаете, кто такая Лиза Штурм?

— Практически нет, — ответил я. — Кроме того, что она дочь моей старой знакомой.

Фельдман иронически взглянул на меня. Не сомневаюсь, что ему всё было известно обо мне и Татьяне.

— Лиза Штурм — дочь Леонида Штурма, ныне гражданина Соединенных Штатов. Уехал из России в 1992 году. Бывший актёр, ныне гангстер. Отбывает там срок... О-очень предприимчивый человек. Я его хорошо знал.

Он уже повязывал галстук, пригладил бороду.

— И вот ещё что имейте в виду. В случае неудачи политическое предназначение мальчика легко эстетизируется. Если он или вы, или вы вместе придумаете какую­нибудь инсталляцию, любой художественный перфоманс, я с радостью приму его у себя в «Трамвайном парке». Немного фантазии, побольше скандала — и вот он уже не наследник престола, а модный художник.

Я уже знал, что галерея Фельдмана «Трампарк» располагается в бывшем трамвайном парке, проданном за ненадобностью. Огромные кирпичные ангары, старые трамваи, расписанные художниками, и крашеные рельсы.

— Потому что Россия — это одна большая инсталляция Господа Бога, а жизнь ее населения — непрерывный перфоманс! — изрек он, сунул мне руку и, подхватив свой портфель, вышел из бани. Через минуту до меня донесся удаляющийся рокот мотора «Лендровера».


* * *
Расслабленное умиротворение, обычно наступающее после бани, было начисто стерто визитом Фельдмана. Мир показывал нам, что так просто от него не уйдёшь. Он хотел утилизировать нашего несостоявшегося пока царевича во всех видах — от резинового чучела до политического истукана и попсовой марионетки.

Поздним вечером, когда женщины наконец получили свою порцию пара, мы все собрались в просторной гостиной дачи. Лиза с Васютой, как дети, играли в подкидного дурачка на «носики» — то есть проигравший получал оставшейся у него на руках колодой щелчки по носу от соперника — столько раз, сколько карт у него осталось.

Кирилл сидел на диване и читал «Историю государства Российского» Карамзина, обнаруженную в здешней библиотеке, а мы с Татьяной расположились у горящего камина, подобно доктору Ватсону и Шерлоку Холмсу, и допивали фельдмановский коньяк, ведя тихую беседу.

Кирилл первым не выдержал и запросился играть в «дурачка». После обнародования манифеста ему стоило некоторых усилий спускаться на грешную землю и обнаруживать простые человеческие слабости. Ноблесс оближ, как говорят французы, но он чаще всего справлялся с приступами государевой величественности.

— Эй, вы! Третьего не возьмете? — услышал я его вопрос.

— А Величество не боится получить по носу? — спросила Лиза.

— Во­первых, Величество вас надерёт, а во­вторых, нисколько не боится! — парировал Кирилл.

— Ну тогда иди. Раздавай, — скомандовала Лиза.

И они принялись за игру втроем с небывалым азартом.

— Леша, я хочу тебя предупредить, — тихо произнесла Таня. — Смотри за ними. Мальчик, судя по всему, влюбчивый, а Лизка — страшная зажигалка. Она и не хочет, а заводит мужиков, есть это у нее...

— Интересно, в кого? — улыбнулся я.

— Ну, авантюризмом она в отца. А от меня...

— ...Способность зажигать мужиков, — закончил я.

— Леша, когда это было... — покачала она головой.

Трещали дрова в камине, отсвечивали огни в коньячных бокалах, сзади началась экзекуция проигравшего. Лиза щелкала по носу будущего Государя, приговаривая:

— А это, чтобы не зазнавался — раз! Чтобы не хвалился — два! Чтобы не понтил — три!..

Судя по звуку, удары были неслабые, с оттяжкой.

Государь терпел.


* * *
Я подождал ещё несколько дней и дождался наступления календарной зимы. Заодно Васюта поменял покрышки на «Газели» на шипованные.

Первого декабря вечером я объявил Кириллу, что снимаю свое вето и готов завтра ехать.

— Ну спасибо! Я уж думал, мы тут до весны застрянем, — засмеялся он, потом вдруг посерьёзнел и ушел в свою комнату, пожелав мне спокойного сна.

Я уже знаю эту его манеру внезапно уходить в себя, обдумывая какой­то план или текст.


kirill_1
2 декабря 20... г.

Братья и сёстры!

Завтра я отправляюсь в дальнее путешествие по России. Пока по Европейской ее части, но впоследствии я хочу побывать всюду. Пожелайте мне удачи, я хотел бы увидеть каждого из вас и каждому сказать слова ободрения.

То, что я видел здесь, в Москве, и о чём уже говорят, не наполнило меня радостью. Я считаю, что человек не должен превращаться в животное, я верю в любовь, братья, и желал бы встретить её — сильную и единственную на всю мою жизнь.

У меня есть такая любовь к России, я проверял себя много раз, спрашивая, могу ли отдать за неё жизнь, если понадобится.

И я отвечал себе — могу.

Укрепите же меня в этой любви, я верю, что есть ещё в России чистые и светлые силы. Простите мне мой пафос, но по­другому я пока не умею.

Мы самые сильные.

Мы самые смелые.

Мы самые добрые.

И мы никому не хотим зла.


* * *
Он разбудил меня в шесть часов.

— Дон, я хочу, чтобы мы перед отъездом посетили церковь, — сказал он.

— А вчера ты предупредить не мог? — сказал я, но быстро оделся, и мы спустились вниз. Васюта уже прогревал мотор «Газели». Как выяснилось, Кирилл всё же предупредил его ещё с вечера.

На шум из спальни высунулась Лиза в халатике, накинутом на ночную рубашку.

— Вы куда, мужики? Мы же на одиннадцать назначили выезд!

— Мы в храм, Лиза, — сказал я.

У Лизы округлились глаза.

— А я?! Я, значит, дома сиди! Высочество, я крещёная, между прочим! Это дискриминация по религиозному, половому и национальному признаку. Я на тебя в суд подам! — напустилась она на Кирилла.

— Ну, Лиз... Ну чего ты... Я будить не хотел слишком рано... Одевайся, поедем, — пожал плечами Кирилл.

— Будить он не хотел! — Лиза скрылась в спальне. — Высочество называется! А соображения — ноль! — доносилось оттуда.

Минут пять мы ждали ее в «Газели». Наконец она выбежала из дома, села в машину и хлопнула дверцей.

— И учтите, куда вы — туда и я! — сказала она.

Кирил лишь вздохнул.

По правде сказать, без неё мы бы эту церковь не нашли. Было рано и спросить не у кого. Я думал, найдём какую­нибудь деревянную маленькую церквушку, и был удивлён видом этого храма. Назывался он Спасо­Преображенским собором. Он небольшой, с голубыми куполами, каменный, но производит впечатление весьма основательного сооружения. По дороге к нему проехали мимо кладбища. Лиза сказала, что здесь похоронены Пастернак, Тарковский и многие другие знаменитости. А рядом резиденция Патриарха.

Прихожан в храме было совсем мало. Ровно горели свечи. Батюшка читал часослов. Кирилл поставил свечку к иконе Богоматери, а я к Николаю Чудотворцу, покровителю путешественников.

Кирилл молился минут пятнадцать, потом перекрестился трижды, поклонился образам и вышел из храма. Мы последовали его примеру.

На обратном пути заехали на кладбище. Уже светало. Могилы были покрыты снеговым ковром с тонкой ледяной коркой, отливающей голубоватым цветом, а на крестах возвышались снеговые шапки. Мы не стали нарушать девственный покров, постояли в тишине на дороге — и пошли к машине.

Обратно ехали молча. Вроде бы, не произошло ничего, а что­то случилось, отодвинулось в темноту наше прошлое, и мы все глубоко вздохнули перед дальней дорогой в неизведанное.


* * *
Спустя несколько часов мы уже мчались в юго­восточном направлении. Кирилл сидел рядом с Васютой, а в салоне «Газели» — мы с Лизой. На коленях у неё лежала распластанная карта европейской части России. Лиза вызвалась быть штурманом. От слова «штурм», как она сказала.

В колонках «Газели» мягко и вкрадчиво пел БГ:

Поколение дворнегов и сторожей

Потеряло друг друга

В просторах бесконечной земли...

— Зря он начал петь по­албански, — заметила Лиза.

Конкретной цели путешествия даже на один день мы не имели. Принцип «куда глаза глядят» с самого начала стал определяющим в нашей поездке. Причём глаза эти принадлежали Кириллу, его единоначалие сомнению не подвергалось, наши мнения учитывались только как совещательные.

Сказать честно, мы были не против приключений. То есть каких­то встреч, знакомств и разного рода подвигов, или благих дел, как окрестил их Кирилл. Лиза выразилась современнее: «приключений на свою жопу».

Я объединил оба высказывания и получилось, что мы искали благих дел на свою жопу. Собственно, все благие дела обладают названным свойством.

И такие дела не заставили себя ждать.

Проехав совсем немного по оборудованному асфальтированному шоссе, мы свернули в сторонку на менее оборудованное, которое вскоре перешло в типичную русскую дорогу с ухабами и рытвинами, раздолбанными колеями и полным отсутствием указателей. Вскоре перестала работать Лизина карта — дорога, по которой мы ехали, была на ней не обозначена.

Скоро мы карту вообще выкинули, она решительно не соответствовала действительности.

Не знаю, кому как, а мне не нравится ехать в никуда. Однако, Кирилл сказал, что это именно то, что нужно.

Изредка вдоль дороги возникали пустые деревеньки. Хорошо, если где курилась одна труба, но чаще они были безжизненны. На изрешеченных дробью охотников дорожных указателях с названиями деревень иногда встречалась аккуратная табличка «For sale».

И вот наконец на дороге встретился человек, который отчаянно махал руками, пытаясь нас остановить. Мы, конечно, остановились, предвкушая благое дело на свою задницу.

Мужик был в ватнике, валенках и ушанке. Естественно, он был пьян. Мы бы удивились, если бы в этом месте встретили трезвого человека. Вокруг были поля, покрытые снегом.

— Мастер, помоги! — тяжело дыша, обратился мужик к Кириллу, шестым чувством почуяв в нем руководителя экспедиции. — Катька рожает, нужно в больницу свезти.

— Садись, показывай! — без раздумий приказал Кирилл.

И мы поехали по дороге, которая вывела нас через пару километров к огромной свалке, простиравшейся вдаль, как казалось, до горизонта. Над ней кружились птицы, в разных местах поднимались к небу дымы, по свалке тут и там бродили какие­то люди с видом грибников. В руках у них были палки с крючками.

Кроме профессиональных бомжей, на поле было полно молоденьких солдат в шинелях и шапках, которые прочесывали свалку, уткнув носы в землю, будто что­то искали.

Где­то вдали, урча, опрокидывали свои кузова с мусором самосвалы.

— Чего они ищут? — спросил Кирилл.

— Да выбросили какую­то секретную папку в ракетной части. Предполагают, что свезли сюда, — охотно пояснил Николай (по дороге он успел нам представиться и рассказать о Катьке, которая была его сожительницей). — Всё! Дальше не проедешь, идти надо, — сказал он.

— Пойдём, — спокойно сказал Кирилл и вышел из машины.

— Эй­эй! — крикнула Лиза.— Высочество, немедленно переодень обувь. Я напрасно резиновые сапоги покупала? Ты там в своих ботинках утонешь.

Она была права. Мы облачились в резиновые сапоги и последовали по этому мягкому мусорному полю, по остаткам бумаг, пластиковых бутылок, каких­то досок, поролоновых кусков, тряпок, фотографий — по чудовищным останкам людского быта.

Я поймал себя на мысли, что смотрю под ноги с целью найти секретную папку, хотя на фиг она мне сдалась? Но общий перфоманс — штука заразная.

В руках у Лизы был чемоданчик, на котором стоял красный крест. И чемоданчик пригодился. Когда мы подошли к тому, что называлось жилищем Катьки, она уже рожала.

Это был домик, сооруженный из чего попало — из картонных ящиков от холодильников, досок, фанерных листов, железных уголков, оранжерейной пленки. У занавешенного проёма двери толпилось несколько бомжей. Из домика раздавались стоны.

— Та­ак! — сказала Лиза. — А ну всем отойти!

Бомжи стояли, как вкопанные.

— Ну! Отошли нахуй!! — заорала Лиза.

Они поняли, отодвинулись.

Лиза юркнула под тряпичный полог, прикрывавший вход в жилище, и через мгновение вынырнула обратно.

— Васюта, быстро тащи наших две канистры с питьевой водой. Подогрей на горелке литра два. В чайнике. Полотенец, простыню. Кирилл, узнайте с Доном, где ближайший роддом, повезём туда.

И она снова юркнула под полог. Стоны и крики роженицы усилились.

— Держись, милая! Сейчас родишь, не боись! — донёсся Лизин голос.

Началась суета, Васюта убежал, потом прибежал с водой и полотенцами, потом снова убежал за спиртом — протереть свой армейский нож, чтобы перерезать пуповину. Он тоже скрылся за пологом.

Наконец стоны и крики роженицы смолкли, наступила минута тишины, и из­под полога раздалось жалобное мяуканье, которое тут же превратилось в первый крик младенца.

Возникла пауза, потом мы услышали возглас Лизы:

— Ой, блин! Ещё один лезет!

Снова стоны роженицы и вскоре второй голос младенца присоединился к первому.

— Двойня... — понятливо закивали бомжи.

— Да что ж это за ё­мое!! — закричала внутри домика Лиза. — Когда они кончатся?!

Бомжи насторожились И когда к двум пищавшим голосам присоединился третий, зародилась догадка:

— Неужто тройня?

Васюта показался на пороге с разложенными по обе руки двумя младенцами, завернутыми в разорванные простыни и махровые полотенца. Он улыбался с видом человека, хорошо выполнившего работу.

Следом появилась Лиза с третьим.

— Порядок, — сказала она. — Все мальчики... Принимай первенцев, Высочество. Твои подданные, тут уж не отвертеться!

Васюта передал одного младенца Кириллу, другого мне, а сам вынес из лачуги роженицу Катьку, оказавшуюся щуплой женщиной без определенного возраста.

И мы прошествовали мимо бормочущих благодарности и молитвы бомжей по мусорным, запорошённым снежком барханам в нашу «Газель».

— Бог троицу любит... — доносилось нам вслед.

«Ни фига себе! — подумал я. — Бог перфомансы любит, а что предстоит этой троице в жизни — об этом лучше не думать!»

Первый и последний раз мне приходилось нести новорожденного тридцать с лишним лет назад, и это был мой сын Егор. Тогда меня поразила лёгкость этой ноши, родившийся человек был почти невесом, бесплотен, как ангел. Он спал и видел сны о будущем, а я растерянно и бережно нёс его в это будущее.

Это было незабываемое впечатление, и вот оно повторилось.

Последние годы иногда приходилось носить умерших на похоронах. Гробы были тяжелы. Человек, накопивший груз жизни, — это непростая ноша. А с новорождённым идти легко.

На Кирилла стоило посмотреть, как он нёс этот розово­синеватый комочек нового гражданина России, будущего своего подданного. Будто боялся расплескать его первый сон.

Сзади ковылял бомж Николай, успевший уже принять на грудь стакан портвейна по случаю рождения потомства.

— Кровиночки мои... — бормотал он, спотыкаясь.

Сегодня Господь был особенно щедр. Лиза наткнулась на секретную папку, и мы подарили её молоденькому новобранцу, чтобы ему дали за это какой-нибудь орден. Если не орден, так хоть двойную порцию ужина.


* * *
Мы поехали искать роддом.

Он оказался в двадцати пяти километрах, в районном центре Бурьяновск.

Перепалка в приёмном покое роддома была чудовищной.

— Почему мы должны их принимать?! — кричала девица в регистратуре. — Где документы? Кто она такая? Где регистрация?

— Вот, вот почему, — Кирилл старался быть спокойным, протягивая девице своего младенца.

— Что вы его мне тычете? Куда мы их денем? У нас почитай полгода никто не рожал, — ни кухни, ни пелёнок... Сейчас вызову главврача.

Через десять минут появилась женщина в резиновых сапогах, толстых стеганых брюках и брезентовой куртке. Как позже выяснилось, мы оторвали ее от чистки личного коровника.

— А чего вы удивляетесь? На зарплату не проживёшь, — сказала она.

Снова начались разговоры о документах. Роженица сидела на лавке с отрешённым лицом. Младенцы мирно спали, положенные рядком на лавку. Полемику вели Лиза и я. Васюта смотрел молча, потом вдруг подошёл ко мне и сказал на ухо:

— Алексей Данилыч, уведите всех наших. Я всё сделаю.

Я уговорил Кирилла и Лизу выйти наружу из приемного покоя. Катька сидела все так же, покорно и тупо ожидая решения своей участи.

Через пять минут Васюта вышел к нам.

— Всё в ажуре, — заявил он. — Отдельная палата и медсестра.

— Как тебе удалось? — спросил Кирилл.

— Как­как? Будто не знаете. Сто баксов и весь разговор... Врачиха сказала, что мать наверняка откажется. У них со свалки уже бывали роженицы. Все отказались. Ну и правда — куда она детей повезёт? На мусорку?

— А куда их сдают? — спросил Кирилл.

— В Дом ребенка, это в тридцати километрах, в посёлке Пролетарский.

— Нужно оставить ей денег, — Кирилл достал портмоне.

— Кирилл, убери это, — с легким презрением сказала Лиза.— Деньги она пропьет, а ещё хуже, их у нее отнимут. Хорошо не убьют. Убери.

— Но нужно же что­то сделать! — воскликнул Кирилл, нервничая.

— Да, нужно. И ты это сделаешь потом. Но для всех Катек в России. А пока заруби на носу, — сказала Лиза.

— Ну эта­то точно загнётся, — сказал Васюта. — Пока суд да дело.

Я попросил подождать меня и снова вошел в роддом. Девица в приемном сказала, что роженица в палате, там же и врач с медсестрой. Я накинул халат и направился по коридору, куда мне указали.

Слева и справа были белые крашеные двери палат с номерами. На самих же дверях висели таблички «ООО Гранит», «ЗАО Горячий бубен», «ООО Кролик» и другие. Наконец я дошёл до двери палаты, на которой таблички не было, зато там слышались голоса. Я заглянул.

Увидев меня, главврач поспешно вытеснила меня из палаты в коридор.

— Туда нельзя, нельзя... Что вам нужно? Мы все сделаем, как надо. Не впервой.

Она была уже в белом халате. Немолодая женщина с седыми волосами, стянутыми сзади в узел. Владелица двух коров, которые и были источником существования её семьи.

— Не надо больше денег, ваш шофер две сотни долларов дал, нам хватит, — сказала она, увидев, что я достаю кошелёк. — Вы уж простите, что так... Мы же тоже люди...

Я повернулся и пошел прочь.

Что, кроме денег, мы могли предложить этому бизнес­центру, где уже никто никого не рожал?

Не успел я отойти несколько шагов, как главврач снова высунулась из палаты.

— Роженица спрашивает, как назвать? Она хочет, чтобы вы назвали. Как­никак приемные отцы.

— Назовите Алексеем, Василием и Кириллом, — сказал я. — И окрестить не забудьте. А фамилия их пусть будет Штурм.

— Как? — испугалась она.

— Штурм, — непреклонно произнёс я и пошел дальше.


* * *
И опять потянулись поля, перелески, покинутые деревеньки, разрушенные фермы. На полях кое­где торчали из­под снега ржавые остовы брошенных здесь когда­то комбайнов и тракторов.

Будто прокатилось по России вражеское нашествие, оставив пустую заброшенную землю.

Неожиданно проехали мимо вросшего в снег ржавого корабля типа торпедного катера, над которым гордо реял Андреевский стяг. Откуда он там взялся? Услышав шум мотора, на палубу выскочили два старика в тельняшках и бескозырках и, вытянувшись во фрунт, отдали нам честь.

Кирилл смотрел в окно жадно, напряженно, но вопросов не задавал. Я заметил, что он чаще стал глотать таблетки, которые носил с собою в кармане.

К вечеру, проехав пару сотен километров по расхлябанным дорогам и миновав около десятка заброшенных деревень, мы вдруг наткнулись на большую деревню, скорее, даже село с явственными признаками жизни. Называлось оно каким­то мудрёными словами типа Биргун Калым. Это нас несколько удивило.

Мы проехали по главной улице села, замечая и добротные срубы и кое­где кирпичные дома. Последние отличались какой­то странной архитектурой и облицовкой. На центральной площади стоял чей­то бюст в чалме и находился магазин «Продукты». Под ним было какое­то нерусское слово кириллицей.

— Интересное место. Здесь остановимся на постой, — сказал Кирилл.

— Мы часом не в Казахстан заехали? — спросила Лиза.

Проехали дальше к околице и увидели молодую и вполне русскую женщину в распахнутом полушубке, которая раскрасневшись выгружала дрова из саней с запряжённой в них лошадёнкой. Она закидывала поленья на участок через забор из штакетника.

Мы остановились.

— Помочь? — спросил Васюта, не выходя из машины.

— А вы кто такие будете? — она выпрямилась.

— Свои, — сказал Кирилл. — Остановиться у вас на ночь можно?

— Дом большой. Сговоримся, — кивнула она.

Васюта выпрыгнул из машины, Кирилл вышел тоже и они вдвоём резво принялись закидывать неколотые чурбаки во двор, а женщина, представившаяся Натальей, повела нас с Лизой в горницу. Мы несли необходимые для постоя вещи.

В избе была просторная горница и три маленьких спаленки. Посреди возвышалась огромная русская печь. В красном углу висели иконы.

— Сколько за ночь возьмете? — спросил я.

— Да сколько дадите, столько и возьму, — просто отвечала она.

— Четыре тысячи устроит?

— Да Господь с вами! — испугалась она. — Куды ж такие огромные деньги? Вам их девать, что ли, некуда?

Я хотел сказать, что, в сущности, так оно и есть, но промолчал.

— Давайте уж тыщу за всех, — сказала она.

В сенях показался Васюта. От него шел пар.

— Хозяйка, где дрова класть? — спросил он.

Наталья пошла показывать. В окошко я видел, как Кирилл с Васютой ловко укладывают поленницу под навес возле забора.

Вскоре в избу ворвались два пацана — близнецы лет по восемь — которые катались где­то поблизости на санках на берегу речки, и мы принялись дружно готовить ужин. Наталья охотно рассказывала про себя: муж ушёл на заработки в город, деньги шлёт исправно, но ходят слухи, что там у него городская женщина. Сама она держит кур и свиней, есть и коза, которая даёт молоко. Короче говоря, жить можно.

— А что за странное название у села? — спросил Кирилл.

— Нас таджики захватили тихой сапой. Русских с десяток семей осталось. Сначала приехала одна таджикская семья, поселилась в пустом доме, потом другая, третья. Сейчас их пятьдесят с лишком домов. Есть очень богатые. Птицефабрику восстановили, сеют гречку, лён. Но больше ездят в Москву торговать фруктами. Одна вахта отработает, её другая сменяет. Торгуют у них мужики. Бабы в поле работают и коноплю готовят на продажу.

— Наркотик? — спросил Кирилл.

— Не, конопля. Покурить немного... А про наркотики не знаю. Но народ говорит — тоже есть. Порошок такой. Его прячут.

— А начальство куда смотрит? — не выдержала Лиза.

— Да они сами начальство и есть. В райцентре все ими купленные. Наши говорят, скоро весь район будет ихним.

— Это ещё бабка надвое сказала, — вставил Васюта.

Я посмотрел на Кирилла. Кажется, до него начало доходить, какое нелёгкое хозяйство достаётся ему. Если достаётся, конечно. А то ведь и не отдадут.

— Они граждане России? — спросил он.

— Мил­человек, ну кого это интересует? Когда милиции перед праздником надо отовариться, приезжают на машинах. Устраивают проверку режима. И уезжают, доверху набитые добром и пьяные.

— А прогнать их пытались?

— Ага, прогнать! Как же их прогонишь? Их вон сколько. Лучше не связывайтесь, убьют. И нам тогда как жить? Соседние деревни все пустые. А у нас сельмаг работает. Школа.

— На каком языке учат?

— На обоих. На каком придётся. Если учитель таджик, то по­ихнему. А наш по­нашему. Дети всё понимают. Способные...

И она сказала что­то по­таджикски мальчишкам. Те бодро ответили.

— Да, дела... — проговорил Васюта.

— В общем, Ваше Высочество, пока вы будете телепаться, русских у нас не останется и придётся вам быть ханом, — заключила Лиза.


ru_help

[vassjuta]

2 декабря 20... г.

Мужики! Есть тут кто из Бурьяновска? Или, может, друзья там живут? Там в роддоме сейчас лежит женщина, Катериной зовут. Она тройню вчера родила. Три пацана. Она бомжиха со свалки. Помогите, чем можете.


* * *
Как ни странно, нашлись два юзера из Бурьяновска, которые ответили на этот пост Васюты. Один работал учителем в местной школе. Второй непонятно кто.

Это Васюта вечерогм попросил у меня на полчаса ноутбук, утром я увидел — зачем он ему был нужен.

Но утром у нас появились совсем другие заботы.

Не успели мы позавтракать, чем Бог послал, — а послал он отварную картошку с рыбными консервами из наших запасов, — как явились представители местной власти. Они же мафия.

Два небольшого роста восточных человека в папахах, похожие на грибы-сморчки.

Нам поклонились сдержанно и что­то сказали Наталье на своем языке. Наталья покорно кивнула, пошла в свою спальню и вынесла оттуда деньги. Триста тридцать рублей. Посетители снова поклонились и ушли.

Однако, ушли совсем недалеко. В окно мы увидели, что они деловито перегружают запасенные вчера дрова в свой прицеп к «Жигулям», на которых они приехали.

— Наташа, что происходит? — спросил Кирилл.

— Дань, — вздохнула она. — Мы платим дань — треть от любого дохода. Такой порядок.

— Кто его установил, этот порядок? — встрепенулся Васюта.

— Они.

— Кто у них главный?

— Визирь... Сейчас посмотрю, запомнить не могу, — она порылась в комоде, достала какую­то бумажку, прочитала с трудом:

— Визирь Кемаль Мохаммед бин Абд аль­Джалаль... По­русски Кемаль Мохаммедович.

— Он выборное лицо? Назначенное? — продолжал допрашивать Кирилл.

— Угу, назначен Президентом, щас, — сказала Лиза.

— Где живёт? Чем занимается?

— Дом с бирюзовой плиткой видели? Его... Ничем не занимается. Просто богатый — и всё, — ответила Наталья.

Кирилл задумался.

— Отнимает треть только у русских?

— Нет, у своих тоже. Налог, говорит.

— Не имеет права, — заключил Кирилл.

— Ваше Высочество исключительно правильно изволили заметить, — опять вступила Лиза. — И что вы предлагаете?

Кирилл нахмурился. Подумал.

— Где мой парадный мундир?

— В машине, Ваша светлость.

— Мы остаёмся. Уедем позже. А сейчас мы с Васютой отбудем на несколько часов. У меня есть план. Васюта, готов?

— Так точно, Ваше Высочество! — ответил Васюта.

И они уехали, оставив нас с Лизой в легком недоумении.


* * *
Не успели они уехать, как вновь явились те двое в папахах. Вероятно, они доложили визирю о приезжих и было велено нас ободрать.

Они честно пытались сказать по­русски, что им нужно. Я честно не понимал.

— Дон, они денег хотят, — наконец не выдержала Лиза.

Пришельцы согласно закивали.

— За что?

Те снова принялись гундосить, будто играли на зурне. Бын­гюн­джын...

— За въезд в поселок. Пять тысяч рублей, — перевела Наталья.

— Вот ещё! Не дам, — сказал я.

Они опять завели свое пение.

— Спрашивают, где ваша машина, — сказала Наталья.

— Уехала. Скоро приедет. Зачем им машина?

Двое покивали головами, поклонились и исчезли, оставив после себя легкое беспокойство.

И оно было не напрасно. Примерно через час к нам на двух машинах нагрянули семеро молодых людей на этот раз в зимних шапках, но вооруженные автоматами. Без всяких церемоний они ворвались в избу и жестами и гортанными выкриками приказали мне следовать с ними.

Попутно они сгребли со стола мой ноутбук с зарядным устройством. Слава Богу, свой компьютер Кирилл увёз с собой.

Лиза пробовала протестовать, но на неё на обращали внимания. Действовали решительно, но не грубо.

Таким образом меня взяли в заложники.

Я был привезён в тот самый бирюзовый особняк и представлен здешнему главе администрации визирю Кемалю Мохаммедовичу.

Он оказался человеком лет пятидесяти, небольшого роста, но с большим животом, весь округлый и совершенно лысый. Маленькие глазки едва виднелись за круглыми щеками. По­русски он говорил чуть лучше своих молодых приспешников.

— Мой гость будешь.. Своим скажи: ты гость. Я звать их, — с этими словами он отдал мне отобранный мобильник.

— Вы хотите, чтобы я сейчас позвонил?

— Сейчас, здесь, да, — закивал он.

Я набрал номер Кирилла. Он ответил не сразу.

— Кирилл, вы где? Я тут в гостях у великого визиря. С нас требуют выкуп.

— Не выкуп, зачем выкуп? Налог, — поморщился визирь.

Кирилл сказал, что они доехали до областного центра и будут часа через два.

— Дон, напугайте его, — сказал он.

— Чем?

— Мною, — засмеялся Кирилл. — Я же круче какого­то визиря.

Я отключил телефон, но не отдал его Кемалю, а положил в карман. Он проглотил этот жест. Затем я слегка развалился в кресле, сделал паузу и сказал небрежно:

— Налог с нас брать не положено, Кемаль Мохаммедович. Мы не туристы, а следуем государственным маршрутом по ключевым точкам России...

Слова подбирались легко, я даже сам удивлялся.

— Мой молодой властелин скоро прибудет. Я прошу вас быть с ним почтительным. Оно облачён верховной властью...

Визирь насторожился. Он не знал — верить или нет.

— Представитель Президента? — спросил он.

— Много выше.

Визирь задумался, пытаясь представить себе кого­то выше.

— Аллаха? — предположил он.

— Типа того.

Визирь забеспокоился, велел меня накормить и вернуть ноутбук. Я же посоветовал ему выстроить почетный караул перед входом в особняк, так, мол, положено. И переодеться в парадную одежду.

Меня покормили роскошным пловом и оставили в покое. Я смог в течение двух часов мониторить Сеть.

Там дела разворачивались своим чередом.

1 2 3 4 >