Александр Житинский "Хранитель планеты (13)
"

13. Соотечественник

Расселили нас по одному в отеле «Фудзи». Хорошо хоть комнаты рядом! К каждому приставили гида — ну, это провожатый — и переводчицу. Мне симпатичная такая попалась, звали ее Тэйко-сан.

Отсчитали каждому по сотне иен на карманные расходы. Я поначалу не хотел брать, но потом передумал. Сказал только Катьке и Панасонику, чтобы они все расходы записывали — до последней иены. Наверняка отчитываться придется!

Панасоник сразу по магазинам побежал, гид и переводчица за ним. А мы с Катюшей уселись у меня в номере за полированным столом. Тупо сосем пепси-колу из соломинок. Катя котенка гладит. Ну почти как в трубе.

Обслуживающий персонал — в сторонке. Сидят, ждут. Ловят каждое наше движение.

— Господа, — говорю, — шли бы вы к себе. Мы хотим остаться наедине. Эскьюз ми, плиз.

Они поклонились все и вышли гуськом.

— Вот влипли... — Катька вздыхает.

— Можем хоть сейчас назад, — я ей дудочку показываю.

— А ПИНГВИН? Давай узнавай быстрей, где этот Мацуката!.. И распорядись, чтобы телеграмму домой дали. Родители там с ума сходят, — Катька командует.

— Вот ты и распорядись, — говорю я.

— Ты у нас главный. Я, что ли, Хранитель?

Вот так вечно — за все отвечать Хранителю.

Я стал раздумывать, как лучше: дать домой международную телеграмму или вызвать Ленинград по телефону? И так и так родители будут в обмороке. Это факт.

Тут приходит Панасоник. Рот до ушей, доволен жутко. Показывает нам какую-то фигню, запечатанную в целлофан.

— Что это? — спрашиваю.

— Горнолыжные крепления, фуфло! Знаешь, за сколько их у нас можно толкнуть?

— Сам ты фуфло! Тебе все бабки!

Панасониковская переводчица глазами хлопает: не понимает нашей речи. Ее таким словам в университете не учили, понятно...

— Ладно! Давайте отдыхать! — командую я. — Завтра во всем разберемся.

Соратники ушли.

Горничная принесла ужин: рисовые котлетки и желе из морской капусты. Я котлетки съел, а желе выбросил в унитаз.

Посмотрел перед сном японскую рекламу по телевизору и заснул на широкой кровати.

Спал поперек, назло их буржуазным предрассудкам.

Непривычно, конечно, было. Сроду такой истории со мной не случалось. Чувствуешь себя, как во сне. Хорошо хоть, что в любой момент проснуться можно. Свистнул в дудочку — и улетел домой, к маме...

Хотелось, чтобы в Токио мне приснилась мама. Но она не приснилась, а явилась во сне Дуня Смирнова с крокодилом величиною с электричку и стала бранить меня за низкий идейный уровень. Утром опять появляются все: горничная с кофе, гид с рекламными проспектами и Тэйко-сан с пачкой газет. Улыбаются по-страшному, будто я ихний японский бог. Кто у них там? Будда, что ли?

Пью кофе, просматриваю газеты. На первых полосах — наши фотографии в саду камней. Панасоник бутерброд заглатывает, Катька с котенком и я — важный такой, щеки надуты. Под фотографиями — иероглифы японские.

— Что там написано? — спрашиваю у Тэйко.

— «Бабася-сан — Хранитель планеты из России», — переводит Тэйко-сан. Я попросил ее перевести всю статью. Она мне милым своим голоском передала все то, что я вчера рассказал журналистам. Про Центр Вселенной, про Марцеллия и экологию. Все так серьезно, с полным доверием.

Не успела она дочитать, как открывается дверь и в комнату вбегает человек в сером костюме. Я сразу понял, что наш. Такое у него лицо было. Советское.

Дышит тяжело, вспотел. Увидел японцев, что-то им сказал по-японски и ко мне обращается:

— Ты как сюда попал? По какой линии? Как тебя зовут?

— Позвольте, — отвечаю вежливо. — Мы с вами не знакомы. Представьтесь, пожалуйста.

— Бубликов, — отвечает. — Сотрудник советского посольства... А ты вправду русский?

— Прошу вас, господин Бубликов, мне не «тыкать», а называть на «вы». Так естественнее для человеческого достоинства, — говорю. — А оно от возраста не зависит.

Это мне Дмитрий Евгеньевич вспомнился, наш историк.

Бубликов еще больше вспотел. Вижу — убить меня хочет, но пока не может.

— Назовите вашу фамилию, — говорит грозно. По какой линии вы прибыли в Японию? Где ваш международный паспорт?

Я фамилию назвал и даже сказал, где живу. А в Японию, говорю, прибыл по космической линии.

— По космической программе? — он не понял. — Какое вы к ней имеете отношение?

— Я — Хранитель планеты, — заявляю.

— Перестаньте дурака валять, Быстров! — шипит он. — Это не игрушки! Дело пахнет международным скандалом!

Совсем меня заманал! Что, вы опять не понимаете? Почему вы наших слов не понимаете? Сейчас все так говорят. «Заманал» — это что-то вроде «надоел», «сильно пристаешь».

— А эти ваши... соратники? Они кто? — спрашивает.

Я ему сообщил данные Тимошиной, а с Панасоником, сказал, пусть сам разговаривает. Я, кроме клички, ничего про него не знаю и знать не хочу.

— В общем, — говорит Бубликов, — я все сейчас передам по дипломатическим каналам. А вы пока собирайтесь. И из страны вас будут выдворять. В двадцать четыре часа.

На меня такая злость напала! Как он смеет разговаривать так с Хранителем планеты! Я дудочку в кармане нащупал. Дай-ка, думаю, выдворю из страны самого Бубликова. И не в двадцать четыре часа, а мигом. Вышвырну его, как котенка, пускай он в своем министерстве объясняется!

Но не стал. Пожалел. Выгонят ведь Бубликова из дипломатов. А у него, наверное, семья, дети...

— Можете передавать все, что угодно. Не забудьте оповестить наших родителей, они волнуются, — говорю Бубликову. — А уеду я отсюда с соратниками не раньше, чем закончу дела по хранению планеты.

— Опять ты за свое?! — шипит.

— Вы газеты читаете? — спрашиваю. — Вот тут везде написано, что я — Хранитель.

— Да они напишут, что ты Иисус Христос! Лишь бы сенсация! Лишь бы деньги заработать!

— Напрасно вы так о журналистах дружественной державы, — укоряю я Бубликова.

Бубликов плюнуть хотел, но сдержался. Вспомнил, что он дипломат.

Опять что-то сказал японцам и ушел.

Вот что мне нравится в японцах — так это воспитанность. Не лезут они не в свои дела. У нас бы сразу накинулись: «Что он сказал? Зачем приходил? Чего хочет?». А эти — сидят, улыбаются. Им до лампочки, зачем Бубликов приходил. Или делают вид.

Тут двери снова распахиваются, входят вчерашние министерские чиновники и приглашают на пресс-конференцию. Говорят, что журналисты из семидесяти трех стран хотят со мной говорить. А тринадцать телекомпаний будут наш разговор записывать на пленку.

Ну, я, конечно, похолодел, как стаканчик с мороженым. Но виду не подаю.

— Я согласен, — отвечаю сурово.

< Назад | Далее >