а "

ПУТЕШЕСТВИЕ РОК-ДИЛЕТАНТА

Беседы: Аквариум"

а
1 руб.
В наличии
Автор а
Изд-во г
Описание

Беседы с музыкантами: АКВАРИУМ

АКВАРИУМ был создан в июле 1972 г. студентом ЛГУ Борисом Гребенщиковым и молодым литератором Анатолием («Джорджем») Гуницким. В скором времени к ним последовательно присоединились М. («Фан») Васильев (бас, перкуссия), А. («Дюша») Романов (флейта, фортепиано, гитара) и В. Гаккель (виолончель). В 1976 г. Гуницкого за барабанами сменил М. Кордюков, а годом позже к группе присоединился студент консерватории А. Александров (фагот).

Группа выступала с концертами, сотрудничала с экспериментальным студенческим театром ЛГУ, принимала участие в праздновании традиционных Дней музыки БИТЛЗ, выезжала на рок-фестивали в Таллин (1976), Тарту (1979), Тбилиси (1980), Архангельск (1981).

На первых порах репертуар АКВАРИУМА отражал интересы участников группы к рок-н-роллу, восточной философии, бардовской песне и театру абсурда. Позже группа пережила периоды увлечения джазом, «новой волной», хард- и арт-роком, рэггей, фолк-барокко и т. п. В сценическом воплощении музыкальных идей участвовали и дуэт акустической
гитары и виолончели, и мощная секция духовых, и оснащенная современной электроникой рок-группа. Поиски этнических корней рока привели БГ и АКВАРИУМ к созданию уникального сплава традиций русского и кельтского фольклора, рок-н-ролла, рэггей и блюза.

В 1981 г. АКВАРИУМ стал членом Ленинградского рок-клуба и принимал участие в первых пяти его фестивалях (1983—1987 гг.). Важной составляющей успеха группы стала активная звукозаписывающая деятельность, особенно альбомы, выпущенные на полупрофессиональной студии «Антроп» (звукорежиссер А. Тропилло): «Треугольник» (1981), «Табу» (1982), «Радио Африка» (1983), «День Серебра» (1984), «Дети Декабря» (1986). Активное участие в их записи принимали известный пианист и аранжировщик С. Курехин, а также гитарист А. Ляпин, басист А. Титов, скрипач А. Куссуль, безвременно ушедший из жизни в августе 1986 г., барабанщик Е. Губерман.

Осенью 1986 г. после триумфа в лучших концертных залах Ленинграда фирма «Мелодия» выпустила пластинку-компиляцию из двух магнитофонных альбомов АКВАРИУМА. В 1988 г.
к ней добавились пластиночная версия «Радио Африка» и оригинальный альбом «Равноденствие».

В апреле 1988 г. Гребенщиков заключил долгосрочный контракт с американской компанией Си-би-эс на выпуск ряда альбомов в США, первый из которых — «Радио Сайленс» — выпущен в июне 1989 г.

Состав АКВАРИУМА на тот период: БГ (гитара, вокал), В. Гаккель (виолончель), А. Романов (флейта, вокал), М. Васильев (перкуссия, клавишные), А. Титов (бас), А. Ляпин (гитара), П. Трощенков (ударные), И. Воропаев (альт), А. Решетин (скрипка), С. Щураков (аккордеон).

Беседы РД с членами группы АКВАРИУМ Борисом Гребенщи­ковым и Всеволодом Гаккелем состоялись в октябре — ноябре 1988 г.

РД. Боря, когда-то в одном из интервью — кажется, в «Рокси» — ты обронил фразу: «АКВАРИУМ — это образ жизни». Фраза стала популярна, ее повторяли — кто благоговейно, кто иронически... Я близко наблюдаю этот образ жизни уже шестой год. Многое я уз­нал и понял, и все же сейчас, когда я готовлю к печати свою книгу, мне захотелось впервые побеседовать с тобой и твоими друзьями под магнитофон. Не нужно обладать особой проницательностью, чтобы увидеть, что АКВАРИУМ объединяет в себе чрезвычайно непохожих людей...

БГ. Да, можно сказать, что АКВАРИУМ — это такое закрытое общество, которое кажется очень простым, но на самом деле по­пасть в него практически невозможно. Туда попадают и остаются только те, кто принадлежал ему с самого начала. Любой другой не сможет найти в нем свое место, занять свою ячейку. Вот Севка, например, потому и не может уйти, что его ячейка — здесь...

Сева. В принципе я могу. Я могу уйти в лес. Но без АКВАРИУ­МА у меня не получается... Я помню, Боб приехал ко мне как-то вес­ной и сказал: «Может быть, ты все-таки возьмешь виолончель в ру­ки?» А я уже год ее не трогал. Я почувствовал, что мне нужно нече­ловеческое напряжение сил, чтобы ему воспрепятствовать. И я встал и пошел к виолончели. И это уже была труба...

РД. Здесь мне наверняка придется сделать сноску, что Сева имеет в виду не то, что виолончель вдруг превратилась в трубу. Это был каюк для него, так я понимаю?

БГ. Вот что значит простая магическая сила.

РД. Сева, а почему ты тогда уходил из группы?

Сева. Это очень простая история и вместе с тем очень сложная. Я тогда вообще бросил пить, бросил мясо есть... Я решил, что ухожу из АКВАРИУМА безвозвратно, поэтому мои попытки возвращения сопровождаются такими ломками. Я до сих пор еще целиком не вер­нулся. Я сейчас только на пути к возвращению...

РД. Мне хотелось бы сегодня восполнить некоторые пробелы своего образования. Так получилось, что я стал приобщаться к рок-н-роллу с начала восьмидесятых. А что было раньше? Мы никогда специально об этом не говорили, как ни странно. Конечно, я читал в том же «Рокси», еще где-то. Боб рассказывал разные случаи... И все же хочется выстроить хронологию.

БГ. Вообще, любая хронология бессмысленна. Можно сказать, что не было ни семидесятых, ни восьмидесятых годов. Мы записывали аль­бомы и вели личную жизнь. Я пытался дать какую-то хронологию, но она никогда ничего не передавала. Чтобы понять рок-н-ролл, надо уйти от времени, потому что оно описывает лишь внешнюю канву. Башлачев работал только два года, а стал фигурой, которая для меня не меньше Высоцкого. Он был вне времени... Когда мы наво­дим на резкость во времени, мы получаем четкость внешних коор­динат, а все остальное расплывается. А оно и является главным.

РД. Мне тоже совершенно неважно, в каком году что случилось. Написана эта песня, или вышла та пластинка... Мне важно, не когда началось, а как началось, с чего... Самое интересное, как из хаоса начинает создаваться мир.

БГ. Понимаешь, это не из хаоса... Был серый будничный мир взрослых людей. Я уже был школьником. В этом мире ничего не происходило, кроме свар, ссор, получек, зарплат, быта, мытья тарелок... Ну, я не знаю: папа смотрит хоккей, мама стирает белье. В этом мире принципиально не было никаких радостей. Я в школе еще пытался написать рассказ: мальчик долго едет из мат-школы домой, засыпает в автобусе и пропускает свою остановку. И ему снится, как он выходит из автобуса, идет домой — в этот серый быт, где бабушка, дрязги, родители, друзья, уроки — вся эта мура. Но он продолжает ехать и просыпается на конечной остановке. А там светит солнце, и какие-то поляны, и лес. И вообще кайф... И водитель, под которым явно подразумевался Джордж Харрисон, говорит: «Ну вот, приехали!» Этот рассказ я года три-четыре пытал­ся написать, но так и не написал, слава Богу. Но он точно выражает мое настроение тогда, в детстве и юности.

РД. Собственно, ты всю жизнь едешь в этом автобусе, к этим лесам и полянам. Но вернемся к началу путешествия. Значит, однажды вы с Джорджем, приехав с юга, решили основать свою команду...

БГ. Мы ее основали в первый же вечер. Было понятно, что Джордж играет на барабанах, а я пою и играю на гитаре. Считалось, что он тоже пел и еще на фоно немножко играл, чуть-чуть... Был еще у нас Валера, он стал аппаратчиком. Вернее, мы сходили, сообщили ему об этом. Ну, а остальные найдутся, думали мы. Самое трудное было с названием. Мы два дня выбирали название, перебрали все слова, остановились на «аквариуме».

РД. Кто придумал это название?

БГ. Никто не придумал. Когда мы совсем устали, случилось так, что мы ехали где-то в Купчине. Проехали такую двухэтажную «стек­ляшку». Она называлась «Аквариум». И кто-то сказал, что вот— «Аквариум». И мы решили, что — да.

РД. А где была эта «стекляшка»?

БГ. Где-то на Софийской или Будапештской... Сейчас там шаш­лычная, по-моему.

РД. Ну, а отношения с «Сайгоном» в ту пору?

БГ. Полные. Мы там все время жили.

РД. Во время моей молодости, в шестидесятые годы, «Сайгон» был местом сбора молодых поэтов, художников, которые потом пере­дали эстафету рокерам, хиппи... Там вы и выбирали остальных членов группы?

БГ. Мы выбирали музыкантов только среди друзей.

РД. Какие же были намерения? Хотелось скорее на сцену?

БГ. Сначала просто писали песни. Серьезные концерты начались году в семьдесят четвертом. Еще без Севки. Банкетный зал «Венские звезды» — было такое знаменитое место. А самое знаменитое место было — Военмех.

РД. Расскажи о первом выходе на эстраду.

БГ. Нас вписали как знакомых в какой-то полусерьезный сейшен, в этом самом банкетном зале. Это была чья-то свадьба или поминки — не помню. Зал на двести мест. а билетов напечатали штук шестьсот. Там их никто особенно не проверял. Вышли мы на сцену, особое внимание уделяя внешнему виду. Я был в красной рубахе с вышитым знаком Ома, с ленточками и с бородой. Бороду я выкрасил в зеленый цвет...

РД. Чем красил?

БГ. Чернилами, по-моему, или зеленой тушью.

РД. Кто играл?

БГ. Джордж, я, по-моему, Фан. Может быть, уже был Дюша. Первая песня была — «Ак-ва-ри-ум!».

РД. Каков бцл прием?

БГ. Удивленно-холодный. Играть никто толком не мог, слы­шно все равно ничего не было, держаться на сцене тоже никто не умел. Да и песни были очень плохие. Но по зеленой бороде запом­нили. Внешнему виду мы всегда уделяли внимание...

Сева. Я помню один твой костюм — это была подкладка от какой-то куртки, красная, в клетку...

БГ. Да, это было очень классно! Подкладка от моего пальто. Она до сих пор у меня где-то валяется... Обязательно цепи на шее.

РД. Откуда это пошло?

БГ. От хиппи... Журнал «Ровесник» писал о них. Понимаешь, нам надо было обязательно провести черту между собою и этим скучным миром.

РД. Почему хиппи, прошлые и нынешние, считают тебя своим?

БГ. Ну, школу мы какую-то вместе прошли. Мы тоже ездили стопом, фестивалили... Года два-три ездили в Прибалтику летом с Дюшкой...

Сева. У нас идеология одна и та же. Была и есть.

БГ. Летом у кого-нибудь родители уезжали — и вся команда там поселялась. Несколько музыкантов, остальные — тридцать — сорок человек — тусовка. На ночь, кому надо было, уезжали домой. Пили чай, слушали музыку... Пить не пили. Бабок не было. Вообще почему-то не пили. Пили — те, нам-то зачем... Рисовали, кто-то там о жизни...

РД. И уже тогда были свои идеологи?

Сева. Изначально идеологами хиппи, хотя они так тогда не назывались, были мастера рок-н-ролла. Никаких хиппи бы не было, если бы не было БИТЛЗ, если бы не было «Сержанта»...

БГ. Когда мне сейчас говорят про каких-то вождей хиппи, то у нас этого не было. Было очень просто. Мы были самостоятельны.

Сева. И был Инженерный замок...

БГ. Да! Был еще Инженерный замок. У нас была карта города: чьи-то квартиры, «Сайгон», замок, ряд дворов на Рубинштейна, ряд дворов на Невском. И «Сен-Жермен» — двор напротив Драматиче­ского театра на Литейном...

Сева. Образ жизни хиппи, их идеология включали в себя играние музыки. Вся та тусовка, которая происходила в «Сайгоне» или у замка,— это было очень здорово. Мы в нее включались, но у нас было маленькое классное дело — мы играли. Просто сидеть, тусоваться было неинтересно. Мы сидели обычно с инструментами.

РД. Но такие сборища непременно должны были обращать на себя внимание властей? Когда начались осложнения с властями?

Сева. На самом деле серьезных осложнений с системой не было до тбилисского фестиваля восьмидесятого года. То есть мы знали, что есть система подавления, но не обращали на нее внимания.

БГ. Как говорит герой нового фильма Соловьева, «мы на них клали с прибором». Мы о них просто ничего не знали.

Сева. Лично меня первый раз повязали в семьдесят девятом году. Как раз у Инженерного замка, где мы давали маленький концерт. Мы бросили клич, что придем играть на ступенях. И туда же должны были прийти РОССИЯНЕ... И когда я туда пришел вечером, часов в восемь, там уже всех связали. И никто не пони­мал — за что... Меня тогда не взяли, но на следующий день при­ехали за мной на работу и в черной «Волге» увезли в Большой дом... Оказывается, свинтили всех потому, что за день до этого какие-то подонки разбили в Летнем саду статуи. И поскольку узнали, что рядом собирается такая компания, решили свинтить всех подряд и разобраться: кто был, кто нет, кто знает, кто не знает...

БГ. Потом передали по Би-би-си, что это был первый в России рок-фестиваль с участием таких групп, как АКВАРИУМ и РОССИЯНЕ, и что свинтили чуть ли не тысячу человек... Все это довольно анекдотично.

РД. Вот вы упомянули РОССИЯН. Эта группа старше вас по возрасту. Но ведь были и еще более древние: АРГОНАВТЫ, ЛЕСНЫЕ БРАТЬЯ, тот же Рекшан, от которых практически ни­чего не осталось, кроме легенд, хотя СПБ и сегодня изредка выступает...

БГ. То, что Рекшан делает сейчас, не имеет ничего общего с тем, что он делал тогда. Это были другие люди — великаны, языческие жрецы... Я помню, еще на первом курсе слушал.

РД. Может быть, тебе так казалось, потому что ты сам был маленьким?

БГ. Нет! Что-то языческое, мрачное, лесное прямо перло из них. Это было страшно. Просто кровь замерзала в жилах.

РД. Где играли эти группы?

БГ. Просто на студенческих вечерах. Тогда их нанимали за пятьдесят рублей. И никого не волновало, как они на эти деньги будут ставить аппарат. Теперь бы это стоило тысяч пять. Собирались молодые ребята, девушки, пробивались через несколько кордонов. И потом появлялись эти кайфовые ребята, одетые в полный рост. В общем, полубоги. И они начинали творить свое самодельное чудо... А в зале все были свои люди. Кто бы там ни был, но видишь: волосы, воротнички, пуговицы — все на месте. Мы тогда еще были среди публики...

РД. Но вскоре сами вышли на сцену. Кто был рядом, кого вы знали из музыкантов?

БГ. Жора был, МИФЫ, БОЛЬШОЙ ЖЕЛЕЗНЫЙ КОЛОКОЛ...

Сева. КОЛОКОЛ и МИФЫ уже киты были. Все, кроме нас. К нам серьезно тогда не относились. Мы были ни пришей, ни при­стегни. Мы всегда играли на пару, с теми же МИФАМИ. АКВА­РИУМ был довеском, который Байдак вписывал за десятку.

БГ. За экзотику.

Сева. Я помню, мы пели корзининскую песню «Санкт-Петер­бург», а он стоял в зале и не знал, куда спрятаться со стыда. Бред сивой кобылы! Никто серьезно к нам не относился. Но и у нас не было никакого сомнения, что мы группа — в полный рост. Другое дело, что аппарата нет. А был бы аппарат — все было бы нормально.

РД. А когда к вам стали относиться серьезно?

БГ. Впервые к нам отнеслись серьезно в Таллинне, на фестивале семьдесят шестого года. Там же был Макар. Он пел психоделическую песню «Туманные Поля». Я, помню, с какой-то ревностью на них смотрел: такие же молодые, как мы, а гораздо круче. Настоящие гитары, и играют серьезно. И ДИП ПЕРПЛ могут, и КВИН могут на три голоса, и колонки — ух!

Сева. В Москве группа без аппаратуры вообще существовать не может. Они сначала создают материальную базу, крепкую точку для репетиций, менеджеры там, аппаратчики... И только тогда начи­нают дело. А у нас в Ленинграде десятки групп, у которых ни кола ни двора.

БГ. А потом МАШИНА приехала в Ленинград, в ДК Крупской играли — и убрали всех целиком... Их поставили, как неизвестную группу, вместе с МИФАМИ. Тогда МАШИНА убирала в Ленин­граде всех подряд. Просто ураганной силы...

РД. Ты уже тогда дружил с Макаром?

БГ. В жизни — да, но когда они на сцене...

Сева. С Юрой Ильченко у них был тандем, а потом они пере­манили нашу звезду.

РД. Ильченко? Я его знаю только со слов МИФОВ и Макара.

БГ. Да, МИФЫ были такой шпанской, дворовой командой, извес­тной уже в шестьдесят девятом году. У них был такой хит — «Я Падаю, Падаю, Падаю». А потом у них появился Юрка Ильченко с совершенно фантастическим голосом...

Сева. А потом Ильченко пропал на полгода и научился за это время играть на гитаре так, как никто в Ленинграде не играл...

БГ. Он до этого гитару вообще в руки не брал! В семьдесят третьем году проходил фестиваль в ДК Орджоникидзе. И там Ильченко плясал на сцене, играл на фоно, вообще был первым, кто себя как-то вел на сцене. После этого некоторое время он был настоящей звездой, круче него никого не было в Ленинграде. Он был гениальным блюзовым гитаристом. Когда приехала МАШИНА ВРЕМЕНИ, Макаревич сразу сделал ему предложение: «Юра, хо­чешь играть в МАШИНЕ?»

Сева. А тогда от одного имени МАШИНЫ всех просто в дрожь бросало. Предложение играть в МАШИНЕ было все равно что в РОЛЛИНГ СТОУНЗ играть. Ильченко сразу согласился и уехал в Мос­кву. В течение полугода каждый концерт МАШИНЫ с Ильченко был просто феноменальным. А над песней «Открой Глаза На Мир» все рыдали...

БГ. Я помню, Юра учил меня играть эту песню.

Сева. Потом он стал первым человеком, который ушел к ЗЕМЛЯ­НАМ, продал свою песню Мигуле. И пошло... Сейчас он в Ленинграде живет, крутит струны и продает их. Сейчас его ничего, кроме денег, не интересует.

БГ. Расскажи, как Васин деньги собирал.

Сева. Васин бросил клич: собрать тысячу рублей Ильченко на аппаратуру. У Васина такой подход: что если он кем-то занимается, то остальные — просто ноль. И вот мы с ним, слово за слово, чуть не подрались, и он меня выставил из дома, потому что я не дал Юре Ильченко на аппаратуру. Хотя я против Юры ничего не имел, мы всегда были в приятельских отношениях. И играли вместе. Была группа ВОСКРЕСЕНЬЕ, там Юра играл, Женька Губерман, Болычевский на саксофоне. Юрка Степанов на клавишах...

РД. Губерман какое-то время играл в АКВАРИУМЕ на бараба­нах? Где он сейчас?

БГ. В Голландии. Учится в консерватории.

Сева. Купил автомобиль за шестьсот гульденов, для того чтобы возить барабаны. Играет на джазовых сессиях. Очень доволен, сидит без копейки. Автомобиль за шестьсот гульденов — это как мотоцикл, самое дешевое средство передвижения.

БГ. Судьба Женьки очень хорошо иллюстрирует разницу между музыкантом и рок-н-роллером. Женька — музыкант. Ему достаточно играть что угодно и где угодно — были бы палочки под рукой. Его волнует только личная техника.

Сева. Он уже в восьмидесятом году был барабанщиком экстра­класса, все хотели с ним играть, он был нарасхват. Постоянно он играл у Голощекина. А Петька Трощенков появился как двойник Губермана, он у Женьки учился и старался играть абсолют­но так же. Помню, он устраивался на работу в шашлычную. Его спрашивают: «Как ваша фамилия?» — «Губерман», — говорит. «О! Губерман, как же, знаем...» — «Только я не тот Губерман, я Петр Губерман», — говорит он... Тем не менее взяли, потому что играл он тоже классно.

БГ. У человека, который будет все это читать, сложится впечатле­ние, что все было очень просто: музыканты, тусовки, гитары, собира­ние денег, аппаратура — вот это и есть рок-н-ролл. А с рок-н-роллом это не имеет ничего общего. Просто люди принимают одно за другое. Если есть электрогитара и барабан — значит, это рок-н-ролл. Нисколь­ко!.. В судьбе Марка Болана был период, когда он уехал во Францию, в средневековый замок, учиться у какого-то мага, волшебника. И пропал бесследно. Но он про это никогда никому не рассказывал. Потому что рок-н-ролл не снаружи, а внутри.

РД. Хорошо, давай попробуем поговорить о том, что внутри.

БГ. Говоря о рок-н-ролле, нельзя не говорить о религии по одной очень простой и очень атеистической причине. Религия — это жизнь духа, и рок-н-ролл — жизнь духа. Религии мы с детства были лише­ны. Рок-н-ролл являлся для нас единственной формой жизни духа. Рекшан это понимал, когда ему было восемнадцать лет, и перестал чувствовать, когда ему стало сорок. И потому он пишет то, что он пишет. А это была жизнь духа. Потому были хиппи, были разговоры о жизни, о любви, о религии, все друг друга понимали. И потому все лезли на эти сейшены, летели, как бабочки на огонь, сквозь всех ментов, через крыши, через женские туалеты... Потому что это было жизненно необходимо. Рок-н-ролл приводит к религии, потому что она эту жизнь духа объясняет, дает понимание, в отли­чие от рок-н-ролла, который ничего не объясняет. Религия — это объяснение, а рок-н-ролл — это сила. Многие люди этой силы ие понимали и ловились на пьянки, на наркоту, на девок, на все что угодно. Они принимали обстановку этого дела за суть, а суть не в этом, она — в духе, который все это наполняет, делает живым. Вот почему, когда наркотики подвели рок к самому порогу, все начали искать Бога. Все сразу нашли шаманов, Тибет, Шамбалу, гуру — кого угодно. Только потому, что рок-н-ролл будит в человеке дух. Мы многие годы оторваны от корней, лишены связи с корнями, с могучей и вечно живой народной традицией, как у нас любят говорить. Когда этих связей не осталось совсем, возник такой могучий голод, такая жажда, что люди взвыли волками. Но, вместо того чтобы жрать друг друга, они пошли назад и начали расти снова, используя все под­собные средства. Для того чтобы обрести сплоченность, обрести понимание и чувство друг друга, обрести ритуалы, которые все это помогают постигать, обрести чувство природы. Но рок-н-ролл, в отличие от истинно народной культуры,— вещь очень быстрая. Ри­туалы и традиции меняются каждые две недели. Хотя основа остает­ся одной и той же — поиск единения с Богом, с миром, со Вселенной...

Сева. Мы были абсолютно оторваны от окружающего нас мира, мы не знали ничего, и мы знали все. Потому что каждый звук, кото­рый мы слышали, каждая пластинка были знанием какой-то абсо­лютной истины,

БГ. Все было так очевидно: на «Сержанте» Харрисон, ситар, Ин­дия. Все знали, что Харрисон — бог. Значит, нужно читать индий­ские мифы, а потом пошло — дзен-буддизм, дао... Все началось с Харрисона.

РД. Интересно сравнить. Меж нами разница почти двенадцать лет. Как раз в те годы, когда вы открывали для себя БИТЛЗ, на ме­ня обрушилась вся мощь неизвестной мне доселе русской литерату­ры: Булгаков, Платонов, Мандельштам, Пастернак, Ахматова, Цветаева, Заболоцкий, Зощенко... И это, вероятно, определило мою судьбу как литератора. БИТЛЗ я тоже слушал в те годы, но для ме­ня эта музыка была приятна, не более. Я даже с джазом не связывал свое духовное становление, а уж с БИТЛЗ... Потом пошел самиздат: «Доктор Живаго», «Архипелаг ГУЛАГ», пошли собственные стихи и рассказы, которые по тем временам нельзя было напечатать. Но у меня был письменный стол, куда я мог складывать ненапечатанные рукописи. Песню в стол не положишь, ее трудно скрыть от ушей. И всегда могут найтись чужие уши... Как складывались отношения АКВАРИУМА с идеологической системой, царившей в те годы?

БГ. Поначалу заметал ОБХСС. Сыграем на вечере... «А вы день­ги получали?» — «Какие деньги? Вы что? Мы играем музыку...» Ничего не доказать. Иногда кое-кого держали...

Сева. Ну, а по-настоящему после Тбилиси...

РД. Расскажите подробнее, что было в Тбилиси?

БГ. У нас было официальное приглашение от Артема Троицкого. Тбилиси все оплачивал. Мы тогда впервые в жизни срепетировали программу.

Сева. У нас был художественный руководитель в ДК имени Цюрупы, на нашей точке. Некто Олег Иванович — замечательный чело­век, который нас очень любил и очень хотел с нами поехать. В кои-то веки самодеятельность Дома культуры приглашена на Всесоюзный фестиваль! Причем он нас до этого только в акустике и слышал. Но сначала мы должны были поехать в Москву дать концерт. Как бы репетиция перед Тбилиси. Олег Иванович где-то загулял и на вок­зал не явился. Мы уехали сами, причем сильно пролетели, потому что пришлось ехать за свой счет. В Москве сыграли концерт с ВОС­КРЕСЕНЬЕМ, где мы эту группу, очень модную тогда, почти как МАШИНА, прибрали. Хотя играли первыми. У нас тогда уже все было в полный рост. А Олег Иванович этого не видел. Он приехал в Тбилиси в полной уверенности, что мы будем играть акустическую программу, красивую и правильную. Он взял с собой кинокамеру и устроился в оркестровой яме — снимать артистов, которых он знает с детства...

БГ. Мы вышли, и я сразу почувствовал по реакции зала, что зал уже находится в некотором шоке. И Женька кричит Фану: «„Блюз Свиньи В Ушах” давай!» А я говорю: «Может, не надо?»

Сева. Половины бы не было, если бы не Женька Губерман. Женька играл, как Кейт Мун...

БГ. Он играл лучше.

Сева. Он играл, стоя за этими барабанами. Барабаны были чу­жие, группы ГУНЕШ, и почему он их не разбомбил — до сих пор непонятно.

БГ. Мы начали с пятиминутной псевдоиндуистской импровиза­ции: виолончель, фагот и флейта... А дальше началось что-то невооб­разимое, кто-то кому-то строит рожи... Мистика тяжелая.

Сева. Мы не понимали, что происходит.

БГ. Я помню, что мне было страшно.

РД. Когда вы почувствовали, что пахнет скандалом?

Сева. Скандал был сразу. Потом свет в зале отключили, выдер­нули половину проводов, все зафонило...

БГ. Мне не понравилось, что Севка пытался меня убить виолон­челью, пока я валялся на сцене с гитарой.

РД. Как реагировало жюри? Вы с ним общались?

БГ. Нет, мы спокойно ждали, когда нас вышибут. Председатель жюри композитор Саульский от нас прятался.

Сева. А на следующий день музыканты всех групп — а их было около тридцати — чествовали нас, как героев... А наш бедный Олег Иванович, он хотел нас снимать, но у него парализовало руки, и он не нажал кнопку.

БГ. Дня через два он понял, что его карьера пропала и потому лучше оттянуться. Мы ходили, и он выставлял огромный крест из-под майки. Всем видом показывал, что ребята пропадают и он с ними...

Сева. После этого мы его больше не видели.

БГ. Каждую ночь в номере у нас сидела половина музыкантов и мы пили вино в невероятных количествах.

Сева. На отъезд нам устроили чествование. Все пришли, и все пе­ли хором: «Хавай меня, хавай...» Ситковецкий, Макар там были. И так на руках нас донесли, погрузили, и мы приехали просто героями. Пух­ли от гордости.

РД. Приехали, и начался некоторый облом?

БГ. Да. Который был очень приятен. Хотя меня турнули из ком­сомола и с работы. Все говорили: вот, мол, доигрался, мы тебя предупреждали.

РД. Как ты себя вел? Раскаивался?

БГ. Нет. Мы сделали то, чем очень гордились. Через месяц мы поехали в Прибалтику, где был скандал еще больше. По городу де­монстрации ходили... Но если честно, то мне было страшно. Страшно, когда выгоняют с работы...

РД. С открытием рок-клуба гонения не прекратились?

БГ. Нас в рок-клубе дважды закрывали на год. После Архангельска и еще после чего-то. За нарушение общественного порядка. В восемьдесят втором году меня вызвал заместитель директора ЛМДСТ Титов Геннадий Васильевич. А у него в кабинете сидел чело­век. «Вы знаете, кто я?» — спрашивает. «Нет, откуда...» — «Я от­туда».—«А,—говорю,—очень приятно познакомиться». Он мне: «Вы знаете, вы под запретом. Вы имеете влияние на молодежь, и вас слушают. Надо думать о воспитательном значении вашего творчес­тва». Я ему говорю, что это было из желания попонтить. А он гово­рит: «А почему у вас в новой песне съезд упоминается? Нехорошо. Зачем вы нам неправду говорите, мы же все знаем. Мы вам дадим разрешение играть, но обещайте, что будете звонить нам время от времени».— «Да, знаете, вряд ли».— «А кстати, друзья ваши не нар­команы?» — «Да нет»,— отвечаю. «Зачем вы так? Мы же знаем, что у Васильева бывают дома наркотики».— «Впервые слышу».— «И водку он не пьет?» — «Нет, водку пьет...»
В итоге договорились, что они будут звонить. Вот звонят и спра­шивают, где мы были тогда-то. Отвечаю, что, мол, там-то и там-то. Они: «Нет, у нас есть точные сведения, что вы были в Москве и пели там песню про Седьмое ноября. Вы опять нас обманываете? Мы же с вами по-доброму хотим... Вы снова собираетесь в Москву?» — «Да не знаем»,— «Ну что же вы, там уже афиши висят. Так вот, ехать вам туда не надо, вас там уже ждет ОБХСС...» И так напугал, что до шести вечера меня дрожь била.

РД. А когда ты почувствовал, что все — они уже с тобой ничего не смогут сделать?

БГ. После знакомства с Вознесенским. Теперь я мог совершенно спокойно им говорить: это, мол, мне сказал Боб Дилан, друг Воз­несенского. «А! Вознесенский — поэт!» — говорили они.

РД. Люди, которые с тобой разговаривали, были компетентны в искусстве? Они хорошо знали твое творчество?

БГ. Нет, просто они знали, что есть песни, которые не совсем ук­ладываются... Помню, один мне такую штуку предложил: «А что, если в одну группу собрать Жору Ордановского, вас, других таких же? Что будет?» — «Лажа будет»,— говорю... Однажды в горкоме комсомола со мной очень круто поговорили. Я с комсомольским сек­ретарем беседовал, хотел пробить этих людей. Один мне говорит: «Вы объясните мне, я не понимаю. Вот в других группах поют, так у них хоть голоса есть. А у вас ведь и голоса нет. Как же вы поете? Почему вас слушают?» Ни один комсомольский секретарь этого не понял.

РД. Ну, теперь, слава Богу, кое-что изменилось... Каковы эконо­мические основы существования группы сейчас? Как вы узнаете, сколько вы стоите, грубо говоря?

БГ. По предложению. Сравниваем с тем, сколько получают дру­гие. Это чистый рынок. Но нас это мало волнует.

РД. Есть ли у вас то, что называется нынче КТУ?

БГ. В группе все материально равны, только я равен вдвое больше.

Сева. Мы сами так решили — у Бори особый статус.

РД. Как это случилось?

БГ. Естественным путем: со скандалом, но без порчи нер­вов. Еще в те времена, когда мне никто не собирался платить, мы ре­шили, что я буду получать вдвое больше.

РД. Сейчас, насколько я знаю, материальное положение группы прочное...

БГ. Надо ли об этом говорить? Деньги не имеют отношения к творчеству, как и творчество не имеет отношения к деньгам.

Сева. Получается так, что мы канаем под братков. Нас любят ребятки с улицы, а не мажоры. Нам бы не хотелось, чтобы нас запи­сывали в разряд хряков...

РД. Но хряк — это не деньги, это образ жизни и мыслей. БИТЛЗ не были хряками, хотя у них были миллионы. И все же связь между духовным и материальным есть. Скажем, есть реальная жизнь — и есть некие фантазии, которые я выпечатываю на машинке...

БГ. Это не фантазии, это такая же реальность для тебя. Ты сам создаешь эту реальность и живешь в ней. И это та самая реальность, которая интереснее всего... Когда ты пишешь, ты переводишь свои образы из состояния потенции в состояние реальности. Создается ка­кая-то полость — она как-то называется в раджи-йоге,— на которую люди начинают обращать внимание, платить этой штуке энергией. Это основа любой религии. Как только люди получают ее в реально­сти, они начинают с нею сообщаться, дают ей энергию. А когда она насыщается энергией, она начинает отдавать ее людям — образуется такая связь. Если люди забывают какого-то бога, то эта полость по­степенно засыхает, остается только ссохшийся пузырь... Это мне объяснял на военных сборах один парень, которого я всегда считал ментом, а он оказался крутым специалистом по раджа-йоге. Сейчас он на Севере служит капитаном подлодки... Я хочу закончить. Всегда будут люди, которых ты перевел из по­тенциала в реальность, разбуженные тобой, которые эту реальность будут ощущать гораздо острее, чем ты, и они будут жить в этой соз­данной тобой реальности. Ведь песни, которые мы поем,— мы даже не знаем, что мы делаем...

 

< Назад | Далее >