Александр Житинский "Самарин (10)
"

Александр Житинский
1 руб.
В наличии
Автор Александр Житинский
Изд-во Геликон Плюс
Описание

10. День рождения

Константин Саввич доехал до сквера Адмиралтейства и вышел из троллейбуса. Сквозь редкий неуверенный снегопад был виден шпиль с корабликом. Тусклое золото мягко светилось под светом, было зябко. Константин Саввич, поеживаясь, побрел по аллее. За ним оставалась цепочка следов на тонком слое снега. В сквере никого не было, только у знакомой скамейки цыганки в глубине Константин Саввич разглядел группу людей. Он направился к ним.

Цыганка в овчинном тулупе сидела на скамейке, пересчитывая рубли дневной выручки. Рядом с нею в молчании стояли все Самарины, которых знал Константин Саввич. Не было только самых маленьких, дошкольных Самариных, почти ему неизвестных.

Они пришли встречать свой день рождения.

Цыганка пересчитала деньги и сунула их под тулуп. Затем она внимательно взглянула на Константина Саввича и сказала:

— С днем рождения, клиент!

— Я пациент,— поправил ее Константин Саввич.

Цыганка засмеялась хриплым смехом, закашлялась, замахала овчинными рукавами. Самарины не шевелились.

— И правда, — удовлетворенно сказала цыганка. — Ай, удалец какой! Даром шестьдесят шесть лет прожил — не постарел!.. Чего пришел-то? — вдруг спросила она с тревогой.

— Вектор хочу посмотреть... Ну, стрелочку мою, что вы тогда...— сказал Константин Саввич, заметив, что цыганка не понимает.

— А-а... Стрелочку...— важно кивнула цыганка.— Стрелочку хочет посмотреть,— объяснила она всем Самариным. Те по-прежнему хранили молчание.

Цыганка нагнулась к земле, покрытой легким снежным одеялом, и смахнула снег ладонью. Он взвихрился, перелетел на другое место и осыпался холмиком. Под ладонью цыганки что-то блеснуло. Константин Саввич пригляделся и увидел на земле, освобожденной от снега, круглый маленький компас со стрелкой, разделенной на синюю и красную половинки. Стрелка дрожала на острие, волновалась, была живой и подвижной. Она словно прислушивалась к самой себе и к магнитному полю Земли, соображая, куда ей качнуться.

— Вот теперь твоя стрелочка какая! — с любовью сказала цыганка.

Константин Саввич поднял компас и положил его на ладонь. Стрелка завертелась в недоумении, потом стала успокаиваться, ища магнитный полюс, который находился где-то за шпилем Адмиралтейства.

— Она связана, но свободна...— сказал Константин Саввич, глядя на стрелку и догадываясь о той мысли, что сбежала от него в театре.— Она свободна и связана одновременно, вот в чем дело! Потому она и живая! — радостно обратился он к Самариным.

Заметив, что они не понимают сути, Константин Саввич набрал в легкие воздуха и по привычке сказал:

— Това...— но тут же вспомнил, что присутствующие никак ему не товарищи, не друзья, не братья даже, а неизвестно кто. Им не было названия. Ясно было одно, что они — люди, а потому Константин Саввич выдержал паузу и обратился к ним так: — Люди мои! — и опять смешался, поскольку обращение было чересчур напыщенным. — В общем, послушайте... Вы пришли ко мне. Я ничуть не значительнее вас, но я самый старый. Возможно, что я не такой, каким вы хотели меня увидеть. Однако я благодарю вас. Вы ухитрились каким-то способом сохранить вот это... — Константин Саввич поднял на ладони компас, и стрелка снова заволновалась.

Он видел, что Самарины прислушиваются настороженно, пытаясь понять. Они были окружены облачками своего времени и не видели друг друга, а может быть, не видели и Константина Саввича, но его речь доносилась до них, заставляя хмуриться. Они все были там, в делах, в буднях, связанные общей целью, а свобода, о которой говорил Константин Саввич, пряталась глубоко и не казалась нужной.

Первым к Константину Саввичу шагнул шестнадцатилетний Костя Самарин в тонком пальто, перешитом из красноармейской шинели. Он всмотрелся в стрелочку компаса и смущенно произнес:

— Нам говорили, что свобода — это осознанная необходимость. Я еще не совсем понимаю...

— Осознанная необходимость чего? — вдруг вмешалась в разговор цыганка.

— Ну, работы, цели... Чего угодно... — еще более смущаясь, ответил он.

— Счастья! — изрекла цыганка. — Осознанная необходимость счастья. Заруби это на носу. Лет через пятьдесят... — она взглянула на Константина Саввича, — ты это поймешь... Но что же это у нас за день рождения без шампанского?

С этими словами она порылась в своей полиэтиленовой сумке и извлекла из нее бутылку «Советского шампанского», полусладкого. Не торопясь, цыганка отвинтила железную проволочку, сняла серебристую обертку и отставила руку с шампанским в сторону. Пробка медленно выползала.

Раздался громкий хлопок, и пробка унеслась вверх, к шпилю Адмиралтейства. Там она зацепилась за острие грот-мачты кораблика и осталась на шпиле навсегда.

Вслед за пробкой буйной шипящей струей в воздух вылилось шампанское и растаяло в нем, оставив легкое покалывание в горле Константина Саввича.

Цыганка убрала пустую бутылку в сумку.

И тут в дальнем конце аллеи, у Дворцовой площади, появились мужчина и женщина, которые не спеша шли по мягкому снегу. Женщина катила перед собою детскую коляску необычного старинного вида. Коляска была деревянной, с огромными колесами на спицах. Она была наполовину укрыта белым пуховым платком.

Женщина в широкополой шляпе и мужчина в длинном черном пальто и кепке медленно приближались к Самариным. Вся толпа Самариных разом обернулась, точно на крик, и замерла, напряженно всматриваясь в ту сторону, откуда катилась коляска. У всех на лицах было одинаковое выражение испуга и печали.

В коляске лежал спящий ребенок. Его маленькое белое лицо освещалось ровным небом. Непонятный туманный сон плыл над ним на высоте трех-четырех метров. Женщина не смотрела на ребенка. Она вглядывалась в лица Самариных, задерживаясь на каждом совсем понемногу, но никого не пропуская.

Она посмотрела и на Константина Саввича.

— Мама... — забытыми губами сказал Константин Саввич.

Он хотел сделать шаг ей навстречу, но почувствовал, что этого делать не следует. Пара с коляской прошла мимо по аллее. Молодые и старые Самарины разошлись поодиночке в разные стороны. Последней ушла цыганка. За ней волочился по снегу край шали, выбившийся из-под тулупа.

Константин Саввич остался один с компасом, который он продолжал сжимать в руке. Стрелка дрожала, указывая на великий шпиль. Там, на самом его конце, на острие мачты, крутилась на ветру легкая пробочка от шампанского.

«Живу! — удивленно подумал Константин Саввич.— Живу...» — удивленно подумал он.

1974

 

< Назад