Александр Житинский "Самарин (5)
"

5. На сеновале

— Настя, ты здесь? — шепотом позвал Константин Саввич.

Он прекрасно знал, что она здесь и не спит, но неизменно спрашивал — вот уже сорок лет спрашивал, с тех июльских ночей в Самарине у деда Кузьмы.

Константин Саввич нащупал в темноте край одеяла — пухлый и скользкий атласный край под пододеяльником — отогнул его и влез на высокую кровать. Крахмальная простыня пахла сеном.

Стараясь не дотронуться до Анастасии Федоровны, Константин Саввич повернулся на правый бок и, как всегда, в прорехи истлевшей дранки увидел низкое окно избы деда, освещаемое изнутри керосиновой лампой. Сеновал стоял в огороде — четыре жерди, схваченные крест-накрест другими и увенчанные двускатной скромной крышей. Слева и справа лежала деревня Самарино, где почти все были родственниками и носили ту же фамилию. Дед Кузьма, отец Саввы, сын Ивана. Дядьки Иринарх, Федот, Семен, Михаил. Тетки Ксения и Людмила, племянники и племянницы, братья и сестры, свояки, шурины, девери, невестки, зятья. И все — Самарины.

Константин Саввич гостил у деда каждое лето до той поры, пока не женился. После свадьбы привез показать Настю в Самарино и больше уж не ездил. Дед Кузьма вскоре умер, другие родственники были не так близки, и Самарино стало являться тайно, по ночам, тревожа Константина Саввича запахом дыма и сена, мерцающими в окошках язычками огня, дальними переборами гармоники.

Константин Саввич протянул руку в темноту, и пальцы его безошибочно встретились с пакетиком снотворного, лежащим на столе рядом с кроватью. Стараясь не шуршать оберткой, Константин Саввич извлек таблетку и быстро бросил ее в рот.

— Костя, ты опять глотаешь эту гадость? — пробормотала Анастасия Федоровна.

— Голова что-то... голова... — прошептал Константин Саввич.

Он слегка напряг зрение и увидел, что приоткрылась дверь в избе дядьки Иринарха. Полоска света пересекла крыльцо, разрезала его на две половины, а потом в полоске изогнулась черная спина кошки. Кошка исчезла, а на крыльцо, воровато оглядываясь, выскользнула женская фигура в белом платке. Константин Саввич узнал в ней Анну, дочь дядьки Семена, и вспомнил повторяемые последние годы разговоры о каких-то темных делах дядьки Иринарха и его племянницы. Константин Саввич в подробности не вдавался.

Анна сошла с крыльца и скрылась из глаз, а немного погодя на крыльцо вышел сам дядька Иринарх в исподнем, шумно вздохнул, потер себе грудь кулаком, помочился сквозь редкие столбики перил, зевнул — и снова темь над Самарином, глушь да тишь.

«Мало жил... — вдруг с тоской вспомнил Константин Саввич, и словно волчий вой отозвался из-за леса: — Мало жи-ил!»

Теплый ветер пронес по деревне тонкую ночную пыль, не прибитую туманом, оборвалась с неба косая тень летучей мыши, а глубоко в сене зашуршал, зашевелился какой-то жучок.

Константин Саввич скомкал подушку, уткнулся в нее подбородком и закрыл глаза. Самарино не уходило.

— Ты что ворочаешься, Костя? — спросила Анастасия Федоровна. — На ночь нужно пить теплое молоко, по радио сегодня передавали.

— Вернуться хочу, — сказал Самарин, вновь открывая глаза.

— Куда?

— Обратно в КБ... Поинженерю еще.

— Зачем?

— Надоело баклуши бить, — сказал Константин Саввич, и это было лишь наполовину правдивое объяснение. Главное заключалось в том, что захотелось вернуться к определенности. «В коридорчик захотелось!» — со злорадной горечью подумал Самарин.

— Как знаешь,— сказала Анастасия Федоровна и, помолчав, добавила: — Опять артиста нашего кормить будем? А они и рады...

— Да мне не жалко. С собой не возьмешь, — сказал Константин Саввич и увидел деревенский погост с криво висящей над ним луной и потрескавшиеся серые кресты, среди которых где-то должен был быть крест деда Кузьмы. В прихожей раздался щелчок замка, скрип двери и приглушенные голоса Аллы и Игоря.

— Явился... — сказала Анастасия Федоровна.

— А помнишь?.. — сказал Константин Саввич. — Помнишь ту собаку у деда Кузьмы, она под сеновалом спала, нас охраняла?

— Не помню, — сказала Анастасия Федоровна. — В Самарине, что ли?.. Нет, не помню.

Она придвинулась ближе к Константину Саввичу, потянула пальцами за уголок его подушки и шепнула:

— А не боишься возвращаться?

— Почему?

— Обиды старые, тому не так сделал, того обошел... Люди злы. Двадцать лет над ними стоял, а придешь обыкновенным инженеришкой...

Константин Саввич обиженно засопел, повернулся на спину и уже хотел было что-то сказать, но в открывшемся ночном небе увидел яркую точку спутника чуть правее люстры. Спутник деловито пересекал небо. Его неспешный трудовой путь принес успокоение Константину Саввичу, он только улыбнулся и сказал:

— Инженеришки — они тоже люди.

И вскоре заснул. Снились ему худые самаринские собаки, которых он всех знал по кличкам и голосам. Константин Саввич читал им лекцию о пользе теплого молока. Собаки слушали внимательно и молчаливо. Потом только Константина Саввича стал перебивать одинокий щенячий голос, который нудно скулил в отдалении.

Константин Саввич проснулся и пошел в кухню.

Он не включил света в коридоре и, подходя к застекленным дверям кухни, увидел из темноты картину, которая заставила его остановиться.

В кухне на белой табуретке сидел зять Самариных Игорь Тонков в распахнутом плаще и шляпе. Он прижимал к груди довольно-таки грязного щенка коричневой масти, по виду обыкновенную дворняжку. Щенок тыкался носом в щеку Игоря и норовил лизнуть ее. Рядом с зятем стоял нескладный подросток в костюме с отложным воротничком. Он неотрывно наблюдал за щенком.

Подростка Константин Саввич тоже узнал сразу. Это был он сам, четырнадцатилетний Костя Самарин.

— Возьмем, Константин Саввич, конечно, возьмем! — убежденно шептал Игорь. — Аллочка разрешит, а Анастасии Федоровне скажем, что мне по роли полагается дрессировать щенка...

— Больно грязный,— с любовью сказал Самарин.

— Да я вас не выдам, что вы его подобрали, не бойтесь! — подмигнул Игорь.

— Давай его сюда, — приказал Костя и отобрал щенка у Игоря. Он поставил щенка на пол и придвинул к его носу мисочку. — Теплое молоко очень полезно, — сказал Костя, наливая в мисочку молоко. Щенок послушно прильнул к мисочке. Шерсть на его мордочке намокла и повисла молочной лапшой.

— Нагорит нам, — сказал Самарин.

— Вы здесь ни при чем, а мне не привыкать! — сказал Игорь.

Все было понятно Константину Саввичу, за исключением мелочей. Почему Игорь Михайлович Тонков обращается на «вы» к подростку Самарину? Почему тот, наоборот, с ним на «ты»? И как возник их странный ночной сговор?

Константин Саввич еще раз полюбовался из-за двери на щенка, который на глазах набухал и округлялся, и, оставив мысль выпить самому теплого молока, отправился обратно на сеновал в деревню Самарино, повторяя про себя: «Только щенка нам не хватало! Ей-богу!..» И улыбался в темноте.

< Назад | Далее >