а.ж. "Глава 12"

Глава 12.
Кода

Вступление рок-дилетанта

Я долго не мог закончить свою книгу, этот ее вариант, который я наконец-то считаю полным. Потому что, оборачиваясь назад и видя там обломки погибших кораблей, сожженные мосты и письма, неспетые песни и многие потери, уже не знаешь, каким же был этот путь и как ты его прошел.

Потому что двадцать с лишним лет — это много. Это столько, сколько новому поколению читателей, которым и адресуется эта книга. И для которых Виктор Цой — легенда, а БИТЛЗ стоят по времени где-то рядом с Моцартом.

Надеюсь, было понятно главное, что интересовало меня во всех этих делах — а именно, люди, которые делали и делают рок-н-ролл, каким бы ужасным/прекрасным он ни казался. Я мог бы повторить слова одного одиозного писателя: «У нас была великая эпоха». И если мне удалось донести до нынешних молодых читателей ее дыхание, я буду считать свою задачу выполненной. Но есть один человек, который вечно сомневается и задает мне вопросы на протяжении всех этих лет, что я называл себя рок-дилетантом. Это я сам, а точнее, Автор, который придумал этот персонаж, как он придумал десятки других, разбросанных в его книгах и фильмах, только не учел, что персонаж этот во многом будет действовать самостоятельно и заниматься деятельностью, отбирающей у Автора энергию и время, ставящей Автора подчас в щекотливое положение, и часто, чего греха таить, надоедающий ему своими проблемами. И потому итоговое объяснение между РД и его Автором я вынес напоследок.


Беседы РД: АВТОР

РД. Мы с тобой не договорились, кто будет задавать вопросы — ты или я? Кто является интервьюером, так сказать.

Автор. Давай это буду я. Потому что у тебя были вопросы к рокерам, а у меня к ним вопросов не было. Они были только к тебе.

РД. ОК.

Автор. Как мы помним, когда это началось, у тебя не было столь далеко идущих планов. Ты просто выполнял какие-то частные задания редакции журнала: поговорить с Утесовым, написать о дискотеке... Это была та журналистская деятельность, которая никогда тебя по-настоящему не занимала. Ты тогда начал писать роман, вышла вторая книга прозы, твои вещи начали переводить на другие языки, «Ленфильм» пригласил написать сценарий по повести «Снюсь»... Дел было до черта, короче. И вдруг это стало затягивать тебя больше и больше. Добро бы были какие-то нереализованные музыкальные амбиции в юности. Или славное хипповое детство. Но ничего этого не было. Ты же всегда был отличником, пай-мальчиком из хорошей семьи. Зачем тебе этот рок-н-ролл?

РД. Ну, ты знаешь прекрасно, что пай-мальчиком-то я никогда не был. Но всякие внешние формы нонконформизма мне были чужды. Я предпочитал протестовать внутренне.

Автор. Хорошая позиция! И главное, незаметная. Значит, рок-н-ролл нужен был тебе для протеста?

РД. Нет. Протестовал-то на самом деле ты. Тем, что писал свой роман, обреченный на то, что его никто никогда не увидит. И ряд других вещей, которые уже лежали в столе, тоже были формой протеста. Не политического, а эстетического, скорее. На самом деле, если хочешь знать, я решил пойти к читателю. Чтобы он мне стал понятен, а я стал понятен ему.

Автор. Это интересно. То есть ты о себе думал?

РД. Конечно. Я не устаю повторять, что все, что человек делает, он делает прежде всего для себя. Любая благотворительная деятельность, любая «помощь ближнему», любое «я ради них в лепешку расшибаюсь» — все это делается для удовлетворения своих потребностей. То есть если ты расшибаешься в лепешку, то ты расшибаешься для себя и винить некого.

Автор. Но ведь приятно, когда тебя благодарят за это. Значит, не только для себя.

РД. Приятно, но когда не благодарят, — это тоже нормально. Такая позиция позволяет не ждать благодарности за свои «добрые дела».

Автор. А ты сделал много добрых дел для рокеров?

РД. Я об этом говорить не буду, все есть в книжке. Я старался честно описать — что и зачем я делал.

Автор. Но обида кое на кого все же сквозит.

РД. Увы, я человек. И надо сказать, умею ценить длительные дружеские отношения. Когда они прерываются потому, что ты больше не нужен, это бывает обидно.

Автор. Ты имеешь в виду БГ?

РД. Я имею в виду всех, с кем я был достаточно близок, а потом перестал не по своей охоте. Я в таких случаях не навязываюсь. С Макаром мы прекрасно съездили в Смоленск, он был гостеприимен и щедр. А пятнадцать лет спустя, когда я попросил его встретиться для «подведения итогов» в этой книге, он назначил встречу в Москве, я приехал к нему из Питера и выяснил у его шофера, что Андрюша в настоящий момент летит на самолете в Сибирь. Там у него концерт. Он не знал этого раньше? Больше я ему не звонил. И он тоже не позвонил и не объяснился, мало ли что бывает. Просто у звезд часто вырабатывается пренебрежение к «простому» человеку, который им нужен лишь для аплодисментов и покупки билетов и дисков.

Автор. Обиделся, обиделся...

РД. Да, обиделся. Имею право. Двадцать лет назад, когда его долбали в центральной прессе, я писал о нем большие доброжелательные статьи и брал интервью. Они есть здесь.

Автор. Сам только что говорил, что не надо ждать благодарности.

РД. Благодарность и уважительное отношение — разные вещи. Не будем больше об этом.

Автор. Хорошо. Тогда позволь и мне предъявить кое-какие претензии.

РД. У тебя есть претензии? Ведь благодаря мне ты стал популярен. Наша книжка — самая известная из твоих книг.

Автор. Да, но не самая лучшая.

РД. А мне нравится.

Автор. Еще бы! Книжка, в которой штук двадцать твоих изображений не может не нравиться.

РД. Это твои изображения.

Автор. Не суть важно. Это наши фейсы. Рядом с известными и знаменитыми фейсами рокеров. И вот это мне и не нравится. Это я и называю погоней за дешевой популярностью. Мне было бы приятнее, если бы меня знали как автора романа «Потерянный дом» — и многие знают именно с этой стороны, — чем быть на снимке рядом с человеком по прозвищу Свинья, царство ему Небесное. Или с тем же БГ.

РД. Свин был хороший парень, ничего страшного.

Автор. Но это не самое главное. Дело-то в том, что я совсем не предполагал, что твое занятие рок-н-роллом перерастет чисто литературные или журналистские дела. Ну, кто тебя просил устраивать конкурс магнитоальбомов, получать мешки фонограмм, слушать их, рассылать членам жюри? Кто просил организовывать фестивали? Выпускать кассеты и диски? Кто просил искать жилье Гребенщикову? Устраивать рокеров в гостиницы и больницы? Кто просил просиживать с ними ночами, пить водку, слушать песни, тратить на это уйму денег, которые я зарабатывал, а не ты?! Из-за всего этого я не написал, по моим скромным подсчетам, примерно три-четыре романа, которые мог бы написать. Так что, дорогой Масса, позволь тебя теперь так называть, у меня к тебе большой счет.

РД. Никогда не знаешь, дорогой Николаич, где выиграешь, а где проиграешь. «И пораженье от победы ты сам не должен отличать».

Автор. Ты и не отличаешь. Отличаю я.

РД. По-моему, это отговорки. Вспомни: в 1971 году ты был младшим научным сотрудником, работал при кафедре, имел двоих детей и солидную дыру в кармане, подрабатывал написанием сценариев на Леннаучфильме и при этом ночами на кухне писал «Лестницу». Потому что тебе надо было ее написать. Хотя знал, что не опубликуют, и потом восемь лет ждал ее напечатания. Хватало и времени, и энергии...

Автор (грустно). Тогда мне было тридцать лет. А рок-дилетанту было сначала за сорок, а очень скоро и за пятьдесят...

РД. На самом же деле ты прекрасно знал, что твой большой роман тоже не опубликуют, ты же не мог предвидеть перестройки и всех катаклизмов — и что тогда делать? Снова писать веселые, легкие вещицы после огромного романа, задуманного как «энциклопедия русской жизни»? Окончательно уйти в кино? Выхода-то не было.

Автор. Но потом, уже после девяносто первого года?

РД. А в этом, извини меня, я уже не виноват. После девяносто первого года я стал рок-дилетантом на пенсии. А ты придумал себе сначала роль издателя, а потом и вовсе стал Массой — довольно бесформенной, надо сказать — этаким «деятелем Интернета», папиком молодых талантов. Много ты их открыл? Ты серьезно думаешь, что они того стоили?

Автор. Да, серьезно. И если ты серьезно думал, что какая-то никому не известная команда из поселка Черноморское или из города Кукуева заслуживает всесоюзной известности, то так же думаю и я, когда вытаскиваю из Интернета очередного молодого автора только потому, что он «по-иному звучит» и не испорчен еще коммерческой литературой.

РД. Тут мы сойдемся. Коммерция губит все.

Автор. Поэтому я предлагаю закончить на этой точке согласия, поскольку на самом деле у нас общие задачи и каждый из нас на своем месте делал и делает то, что должен.

РД. Хорошо, согласимся на этом.

Автор. Потому я и спрошу: ты доволен тем, что ты сделал как рок-дилетант? Почему ты не стал рок-профессионалом? Ты ведь сделал шаги в этом направлении. Провел конкурс магнитоальбомов и два фестиваля, сверстал «Альманах рок-дилетанта», выпустил две книги о «звездах». А дальше все резко закончилось. Почему?

РД. Давай по порядку. Конечно, можно было сделать больше и лучше. Но я думаю, что в тех условиях, в начале восьмидесятых годов, я выбрал наиболее оптимальную форму публичных высказываний об отечественном андеграунде, высказываний в официальной печати. Я выбрал игру в рок-дилетанта, отчасти несерьезную, типа «ребята поигрывают, рок-дилетант пописывает». Если бы она была иной, мой путь был бы только в самиздат. Но там хватало авторов с другим, более серьезным, что ли, подходом. Они говорили в полный голос, хотя голоса им часто не хватало. Я же попытался говорить легко, часто с юмором. лишь постепенно, да и то с трудом, завоевывая позиции. О том, каких усилий стоила простая информация о рок-фестивалях, положительная оценка, можно рассказать много. По-настоящему рок-дилетант развернулся уже в эпоху перестройки, все более раннее было лишь подготовкой. Недаром первый отчет о фестивале рок-клуба в журнале «Аврора» был отчетом о фестивале 1986 года, где победил АКВАРИУМ. А о предыдущем «Аврора» не опубликовала ни строчки, тем более о фестивале 1984 года. А ведь я и тогда был в жюри, встречался с музыкантами, ходил на концерты. Конечно, издав книгу «Путешествие рок-дилетанта» стотысячным тиражом, можно было подумать о профессиональной карьере. Тогда, в конце восьмидесятых, я мог пройти на любой концерт, любой рокер со всех концов Союза знал, кто такой рок-дилетант, с моим мнением считались, особенно в провинции, хотя в Питере и посмеивались иногда, что меня нисколько не раздражало. Я дилетант, я имею право ошибаться. Я имею право на свою точку зрения. Но потом все стало быстро меняться. Знаешь, когда я почувствовал, что настают иные времена?

Автор. Когда?

РД. В 1989 году, в ноябре. Отмечали день рождения БГ в мастерской Виктора Тихомирова, «митька», было много разного народу. В тот же вечер в СКК был концерт Цоя. И было известно, что после концерта Витя должен заехать. Он и заехал около полуночи. Но как это было! Раздался звонок, дверь открыли, и в  мастерскую вступили два незнакомых молодых человека в черных плащах, которые сделав два шага,  остановились и скрестили руки на груди. Потом в квартире появился Цой, тоже весь в черном, и  остановился между ними. Это напоминало голливудский фильм. Я тогда даже не сообразил, кто эти незнакомцы. И только потом дошло — охрана! Витя Цой приехал к своему другу БГ с охраной. Может быть, это было правильно, не знаю. Может быть, у охраны был такой контракт — следовать за «звездой» везде. Но тогда меня это несколько шокировало. Поздравление получилось слегка прохладным, хотя все делали вид, что этого не замечают. Повторяю: я никого не осуждаю. Это входило в обычай, но это не вязалось в моем представлении с демократизмом рок-н-ролла. Вскоре на любом концерте в гримерку «звезды» стало невозможно зайти. Молодым крепким людям со значками охранных предприятий и с оловянным взглядом было наплевать, какой ты «рок-дилетант». А унижаться я не люблю. То есть, для того, чтобы пройти на концерт и за кулисы, нужно было звонить уже не другу Боре, а его администратору, и просить «проходку». И если раньше в рок-клубе за порядком следили свои, рок-клубовцы, которые прекрасно знали — кто есть кто, то сейчас это были посторонние охранники. Думаю, весь этот рок-н-ролл был им глубоко до фени.

Автор. Ну, это все на уровне личных обид. А объективно? В самом деле, не станешь же ты утверждать, что отошел от рок-н-ролла потому, что охранники перестали пускать тебя в гримерки?

РД. Нет, конечно. Объективные причины были гораздо более глубокими, но я о них никогда не высказывался, потому что любил и люблю тех людей, о которых написана эта книга. Дело в том, что с нами со всеми произошла довольно страшная вещь: крушение идеалов. Мы лишились иллюзий. Ты знаешь, что это такое?

Автор. Знаю. Крушение идеалов у меня произошло в пятнадцать лет, после Двадцатого съезда КПСС. Чуть позже я лишился иллюзий относительно светлого коммунистического общества.

РД. Ну, это что! Мы лишились иллюзий относительно свободы и демократии. Это гораздо хуже.

Автор. Объясни.

РД. А то ты не знаешь... Хорошо, объясняю. Все восьмидесятые годы наша рок-музыка, а точнее рок-движение, находились под идеологическим давлением, в состоянии непрестанной борьбы с запретами, цензурой, дураками, обычаями, обывательскими сплетнями, наговорами. С этим боролись самими песнями, боролась и пресса. Какую-то лепту в это общее дело вносил и я. Нам казалось, что когда наступит свобода, все сразу станет хорошо, рок-н-ролл расцветет пышным цветом и достигнет невиданных высот. И мы видели, как шаг за шагом тесним противника, как в наши ряды вливаются сотни и тысячи, рушатся стены, исчезают препоны. И вот наконец строй рухнул, как рушится огромное здание, умело подорванное зарядами в подвале. То есть, разом обваливаются, оседают все стены и, если кто в подвале сидел и поджигал фитиль, то оно погребает его вместе с собою.

Вот рок-н-ролльщики тот фитиль в подвале и поджигали. Это не в миг произошло, не в месяц. Здание оседало относительно плавно, как в замедленном кино. Но неотвратимо. И на месте этого поверженного тоталитарного здания воссияли не долгожданные свобода, равенство, братство, а его величество Доллар во всей своей красе, которому стали поклоняться даже более, чем Партии и Правительству вместе взятым.

Я, конечно, фигурально говорю про Доллар. Это мог быть и Рубль, и даже Фунт Стерлингов. Главное, что это были деньги, которые стали божеством, мерилом всего. Хотя именно Доллар как наиболее ценная международная валюта и символ всего американского стал главным нашим путеводным маяком. Ты же помнишь, какой ажиотаж творился вокруг него, как быстро импортные товары и американские фильмы, а потом и книги хлынули на наш девственный рынок. Люди стали ковать деньги с таким энтузиазмом, с каким они строили социализм в тридцатые годы. Не избежали этого и рокеры. Еще недавно они гордо пели «Деньги — это бумага!», сейчас охотно вписывались в чёсы, собирали стадионы и в считанные минуты обросли продюсерами, администраторами, менеджерами и прочей околомузыкальной накипью, без которой шоу-бизнес немыслим и которые варятся в нем, как пельмени в бульоне.

Правда, с одной существенной оговоркой. Это право «стричь капусту» получили далеко не все, а самые популярные и самые пробивные. Чаще всего из столиц. Казалось бы, это справедливо — самые популярные и должны были собирать стадионы. Но меня к концу восьмидесятых все более стала интересовать провинциальная рок-сцена. Недаром я проводил этот конкурс, устраивал фестивали. Музыка, песни, которые я получал из российской глубинки, иногда бывали честнее и неожиданнее того, что я слышал в Питерском рок-клубе. Не часто, конечно. Полно было подражаний, особенно АКВАРИУМУ, технической неумелости да и просто бездарности. Но иногда сверкал алмаз, который требовал огранки: грамотных звукооператоров и хорошей аппаратуры, прежде всего. Я получал горестные письма от рокеров, живописавших свои беды, нищету, трудные отношения с властями. И я понимал, что рок-музыка в России — это народное творчество, даже если она и имеет в виду какие-то западные аналоги. Я напоследок признаюсь в самом страшном.

Я ведь не меломан в том смысле, что ради звука готов на все. И русским роком я стал заниматься не потому, что он меня как любителя музыки страшно взволновал. Я по-прежнему люблю слушать и классику, и джаз. Я пришел сюда, выражаясь высокопарно, чтобы увидеть будущее страны, ее молодежь. На нее тогда катили бочку — мол, и тунеядцы, и наркоманы, да еще и этот рок, исчадие ада. И я увидел, что все это неправда, и что растет новое поколение, которое честнее нашего, хотя и там встречались разные... А выразителем их надежд и чаяний был рок. И когда я получал кассету из Свердловска и слушал «Скованные одной цепью» и другие песни НАУ, или «Берегите цинк» ВОДОПАДОВ, или тот же СИНДРОМ и проч., я как-то с надеждой смотрел в будущее — и не только музыкальное.

Потому когда сейчас я слышу скептические голоса, что, мол, русский рок ничего не дал миру, я отвечаю, что он и не собирался ничего миру давать. У него были свои заботы. Он был явлением деологическим и нравственным, если хотите. И хотя я и призывал Борзыкина к музыкальности и говорил, что музыка — не плакат, я все же более всего ценил в нашем роке его гражданственность в подлинном смысле этого слова. Но не плакатность. Тогда она выражалась в протесте — политическом, идейном, эстетическом. Все были едины в этом протесте. Прошибить стену во что бы то ни стало! И они прошибли ее. И остались под ее обломками.

Автор. Ну как же! А диски?

А концерты? А фестивали? А музыкальные программы на радио и телевидении?

РД. Деньги. Все это для тех, кто может делать деньги, точнее, на ком их можно сделать. Или для тех, у кого они есть.

Автор. Но это рынок. Покупают то, что лучше, качественнее.

РД. Не всегда. Покупают то, что продают. То, что модно. Появилось слово «формат». Ты знаешь, что это такое?

Автор. Типа «жанр»?

РД. Не совсем. Это некий стандарт исполнительства и даже не исполнительства, а «доходчивости». Грубо говоря, рамки того, что, по мнению продюсеров, «хавает пипл». Если ты в этих рамках — тебя раскручивают. Если выходишь из них, рассчитывай на свои силы.

Автор. Примерно то же самое, что «коммерческая литература»?

РД. Я вспоминаю один из последних всплесков старого боевого рок-н-ролла: концерт памяти Саши Башлачева на Малой спортивной арене в Лужниках в декабре 1988 года. Я специально приехал из Ленинграда. Дворец был полон. На сцене был цвет нашей рок-музыки. Как их встречали! Как пели вместе с ними! Какое это было единение зала и сцены. И оно было именно гражданским единением. В зале были граждане и на сцене тоже. И мы, вспоминая Башлачева и его песни — тоже гражданские, о России — надеялись, что новые времена, контуры которых уже были видны, сделают нас лучше и счастливее. Не обязательно богаче. Но лучше и счастливее. Мы изменились, но лучше не стали, увы...

Автор. А скажи, твой друг Борис Гребенщиков, который был твоим Вергилием в путешествии по кругам рок-музыки и который уже более тридцати лет на сцене, — он тоже претерпел изменения? Он тоже играет коммерческую музыку?

РД. Боря тоже претерпел, но немного другие. А коммерческуюмузыку сейчас играют практически все «звезды». Для меня взлет духовности АКВАРИУМА приходится на 1986-87 годы, перед тем, как начался заокеанский проект, а дальше пошли видоизменения состава и что-то важное ушло. Но это мой взгляд, я ни в коей мере не хотел бы его навязывать и тем более давать рекомендации. БГ — выдающийся артист, я и сейчас иногда подпадаю под его обаяние и артистизм на концертах, но то, что он делает сейчас, мне уже не так близко. Это бывает и в этом часто повинен не артист, а слушатель. Всякие экстравагантные вещи, которые иногда БГ допускает, вроде публичной встречи с министром, — его дело, мне они, как правило, более смешны, чем интересны. Но он не огрубел, не спустился до уровня толпы, этого просто нет в его природе.

Автор. И все же неужели так всё плохо и запущено?

РД. Ну, почему? Слушаю молодых и неформатных, хожу иногда на их концерты. Люблю многие вещи СНАЙПЕРОВ, люблю СПЛИН, отдаю должное БИ-2 и ЗЕМФИРЕ, нравится многое у Найка Борзова, Миши Башакова, Кирилла Комарова. Но уже давно не слушаю ДДТ, АЛИСУ, не жалую МУМИЙ ТРОЛЛЯ, хотя Лагутенко талантливый человек. А всяких орущих по-прежнему не люблю. Я же здесь не о вкусах моих
нынешних пытался сказать, а о тенденциях. Я по-прежнему верю, что где-то в провинции сидят талантливые ребята, но помочь им никто не пытается. Разве что придумают какую-нибудь «Фабрику рок-звезд» и этим окончательно все опошлят. А у тебя другой взгляд на вещи?

Автор. Должен тебя огорчить. То есть, обрадовать. Он у меня еще хуже. Но... с несколько другими акцентами. Извини, но я не буду ничего о рок-музыке. Это твое увлечение, я в ней не специалист. Я всего лишь автор, литератор, писавший книги и сценарии. Действительно, «Путешествие рок-дилетанта» стала самой популярной моей книгой, но только в определенных кругах, у молодежи, любящей рок-музыку. Это большая аудитория. В других возрастных и социальных группах, поменьше, меня знают по другим книгам. Но дело не в этом.

Я хочу сказать, что все это время, пока ты занимался рок-музыкой и музыкантами, я тоже не сидел сложа руки. Выходили фильмы и книги, я организовывал круиз писателей, в котором участвовали твои рокеры, создал издательство, наконец пришла пора Интернета. Точнее, мы делали это вместе, потому что во всех этих проектах находилось место для рока и его адептов. И я вместе с тобой и с ними наблюдал, что происходит с нашим обществом и страной, причем, наблюдал не пассивно, я сам по мере сил участвовал в преобразованиях, мне было интересно испытать новые возможности, например, самому издавать свои книги, а не обивать пороги издательств. И я тоже видел, как шаг за шагом изменяется наша жизнь и не могу сказать, что это вызывало только восторг. Ясно, что сразу все не могло измениться к лучшему, но тенденции настораживали.

Вся страна за несколько лет превратилась в рынок, в базар, где каждый что-то старался продать, а что-то купить. Люди наживали состояния, разорялись, одни старались выжить, а кто-то купался в роскоши. Социальное расслоение стало огромным. И все видели,что мы все дальше уходим от того мечтаемого общества, к которому якобы шли. Мы все дальше уходили от идеала Коммунизма. Сейчас из этого слова сделали такое пугало. Жупел. А в сущности идея Коммунизма — лишь видоизмененное христианство, если говорить о нравственной стороне. Из идеала он превратился в иллюзию, а потом эта иллюзия растаяла вместе со страной. Вот этот переход я и старался описать в своем романе «Потерянный дом, или Разговоры с милордом», который был закончен осенью 1985 года, а увидел свет через два года в журнале «Нева». Это был роман о тех, кто с детства привык считать коммунизм великой идеей и потерял ее. Ты же понимаешь, что те, кто правили и совершали преступления, находясь у власти, вся эта партийная свора, не имели никакого отношения к коммунизму.

Он жил почти на уровне религиозной идеи, отвечавшей, как ничто, нашему национальному сознанию. Именно поэтому в России стала возможна революция, а не потому. что Ильич вовремя забрался на броневичок. Идеей завладели жулики и принялись с ее помощью творить бесчинства. Но она же и вдохновляла многих, ибо не партийная банда строила великую страну, а народ, который сменил церковные христианские представления на утопический коммунизм, потому что они были близки между собой. Коммунизм нисколько не виноват в том, что им орудовали, как отмычкой. Людей, воспитанных в этой идее и в этой любви, было множество. И не за то мы его любили, что при нем будет много бесплатной жратвы и халявы, а потому что все люди наконец станут братьями — такими, как хотел Творец. И в этой своей святой и наивной любви мы оказались олухами Царя Небесного. Если ты позволишь, я приведу отрывок из своего романа, как раз об олухах Царя Небесного, под коими подразумевались все мы, рядовые граждане великой страны.

«...что-о не спится, и мерещится мне наше государство в виде причудливого многоквартирного дома, в котором царят чистота и порядок. Странна его архитектура: торчат островерхие башенки, где живут поэты; башенки эти сделаны отнюдь не из слоновой кости, а из хрусталя — поэты на виду днем и ночью. В многоэтажных колоннах, подпирающих крышу, я вижу ряды освещенных окон — там живут рабочие и колхозники, а между колоннами на страшной высоте летают самолеты Аэрофлота. С покатой крыши, где устроились министры, академики и депутаты Верховного Совета, то и дело стартуют в космос ракеты; до космоса же — рукою подать, потому что здание наше выше всех мировых гор и пиков.

Соты интеллигенции выполняют роль фриза, на котором вылеплены барельефы, символизирующие союз искусств и наук; музы пляшут, свободно взмахивая руками, а на карнизе сидят ангелы и болтают в воздухе босыми пятками.

Под крышей крепкой власти, подпираемой могучими колоннами трудяшихся, лежит наша страна — от Калининграда до Камчатки —и просторам природы вольно дышится под охраной человека. А посреди страны, где-то в районе Урала, стоит гранитный монумент Коммунизма, на котором высечено: “Мир, Труд, Свобода, Равенство, Братство и Счастье всем народам!”

Мечтания и видения, милорд. Видения и мечтания...

Вокруг монумента, разбросанные на склонах гор, лежат покрытые мхом плиты. Это могилы тех чело веческих качеств и пороков, которых уже нет в нашем доме. На них написано: “Ложь”, “Лицемерие”, “Глупость”, “Хамство”, “Себялюбие”, “Подлость”, “Трусость”... — великое множество плит; по ним, перескакивая с одной на другую, толпы туристов добираются к монументу.

Далекий, затерянный где-то в просторах, монумент Коммунизма манит нас. Мы еще верим в него, олухи Царя Небесного, в то время как практичные люди давно освободились от иллюзий.

Я тоже олух Царя Небесного, милорд. Мне кажется, что между просто олухом и олухом Царя Небесного есть ощутимая разница.

Просто олухи представляются мне тупыми, несмышлеными, вялыми людьми, в то время как олухи Царя Небесного сродни святым и блаженным. В них запала какая-то высшая идея, они мечтают и горюют о ней, не замечая, что жизнь не хочет следовать этой идее — хоть убейся!

Мы, многочисленные олухи Царя Небесного, с детства верим в светлое будущее. Его идеалы, высеченные в граните, представляются нам настолько заманчивыми и очевидными, что нас не покидает удивление: почему, черт возьми, мы не следуем им? Мир, проповедуемый нами, начинен ныне таким количеством взрывчатки, что случись какая-нибудь искра — и он разлетится вдребезги, как елочная игрушка, свалившаяся с ветки.

Труд, необходимый нашему телу и духу, исчезает с лица Земли, как реликтовые леса: одни не могут найти работу, другим на работе делать нечего, третьи и вовсе работать не хотят.

Свобода, манящая нас с пеленок, посещает лишь бродяг и нищих. Мы же довольствуемся осознанной необходимостью и, обремененные тяжестью осознанных обстоятельств, тщетно твердим себе, что мы свободны, потому что понимаем — насколько несвободны.

Равенство, признаваемое всеми на словах, оборачивается хамством, потому что нам неведома иная основа этики, кроме страха, а раз мы уже не боимся ближнего своего, стали ему равны, то можно послать его подальше на законном основании.

Братство, знакомое нам понаслышке, по заповедям какого-то мифического чудака, зачем то вознесшегося на небеса, выглядит странной смесью национализма и шовинизма — национализма по отношению к одним братьям и шовинизма по отношению к другим.

И наконец Счастье... Ах, что говорить о Счастье?

Таковы мы, олухи Царя Небесного, затаившие в себе идеалы, которым сами же не следуем. Чего же стоит наш превозносимый повсюду разум? Почему мы не можем совладать с собственным стяжательством, себялюбием и глупостью? Зачем мы ищем пороки вне себя, а внутри не замечаем? Где предел нашему лицемерию?

И вдруг, к концу двадцатого столетия от рождества Христова, мы с изумлением обнаруживаем, что уперлись в стенку. Дальше, как говорится, некуда. Пока мы поем гимны светлому будущему, тучи вокруг нас сгущаются, а впереди лишь мрак ядерной войны или всемирного голода. И это при том, что в наших руках такое техническое могушество, которое позволило бы нам, обладай мы хоть каплей разума, превратить Землю в цветущий сад...

Воистину олухи Царя Небесного!..»

И вот когда этот идеал рухнул вместе с великой Империей и преступной партией, все те наши качества и пороки, которые я мысленно похоронил где-то на Урале, придавив надгробными плитами, вприпрыжку, наперегонки устремились к нам и начали свою разрушительную работу, потому что сдерживающих факторов принуждения уже не было, а нравственных факторов так и не появилось. Страну стали разворовывать, каждый стремился урвать кусок побольше.

Ты просто перепутал причину со следствием. Рок-музыка перестала быть в своей массе гражданственной и духовной не потому что рокеры погрязли в коммерции, а потому что мы все в ней погрязли. Нам не нужно думать, не нужно искать ничего, кроме возможности заработать или украсть. А заработав, сменить одну шмотку на другую, один салон на другой, одних друзей на других. Впрочем, они уже не называются друзьями, а больше партнерами.

Этот дикий капитализм, охвативший нас, стал источником бесконечного дискомфорта в наших сердцах, который можно утолить только новыми деньгами и новыми приобретениями. Потому что мы верили в одно, а оказались способны на другое. И мы перестали себя уважать. Вот что с нами случилось.

Поэтому мы слушаем попсу, ходим на концерты Петросяна и Задорнова и читаем книжки, которые раньше книжками постеснялись бы называть. Я не перечисляю авторов, они, в сущности, не виноваты. Они выполняют наш заказ. И рокеры, и эстрада выполняют наш заказ. Как только нам захочется не усыплять себя сладкими песенками и не следить за героями дурацких сериалов, как только мы начнем просыпаться, будь уверен, у нас появятся те песни, о которых ты мечтаешь.

РД. Может быть... Знаешь, совсем недавно, в день рождения Вити Цоя, 21 июня, мы с семьей побывали на Богословском кладбище, на могиле Вити... И я поразился, как много там было народу, цветов, совсем молодых людей, которые никогда Цоя не видели живым. Они пели группами под гитару песни Цоя, разговаривали. Среди них были и «припанкованные», и вполне обычного вида — студенты или рабочие. Кто-то, может быть, увидит в этом лишь фанатизм поклонников погибшей «звезды», но я увидел другое. Я увидел потребность этих молодых людей в искренних честных песнях. Песнях, которые пел Цой. И пока такая потребность есть, рок-н-ролл будет жить и будет нашей собственной музыкой, рожденной нашим временем и нашей страной.


Постскриптум

На следующий день после того, как была поставлена последняя точка в этой книге, РД с семьей поехал на прогулку. Было июньское воскресенье, самые длинные дни в году. Переменчивая питерская погода с утра обещала солнце, потом набежали тучи, а когда РД сел за руль, пошел дождь. Солнечно было где-то на западе, в районе островов. И РД направил машину туда.

На Каменном острове, у входа в ЦПКиО, действительно, дождя не было, он только что прошел, от теплого асфальта поднимался пар. Позади, в небе над городом, стояла двойная радуга. РД с женой и младшей дочерью, которая не успела застать активный период деятельности РД в рок-н-ролле, перешли через мост на Елагин остров и направились по аллее к творению Карла Росси — Елагинскому дворцу, перед которым простирался заросший высокой травой Масляный луг.

Конечно, РД сразу вспомнил звездный час своей рок-н-ролльной карьеры, самый грандиозный рок-фестиваль по количеству участников, который когда-либо происходил в нашей стране, да и во всем мире, — «Русский Вудсток», о котором почти никто не знает. Здесь, шестнадцать лет назад, на этом чисто выкошенном лугу со стожками подсыхающего сена возлежали юные любители рока и прославленные музыканты, потягивая портвейн и пиво, а на сцене рубилась очередная команда из 94 групп, принимавших участие в фестивале.

РД сфотографировал этот луг на камеру своего мобильника, другой под рукой не было. В правой части снимка можно вообразить фигуру РД, лежащего на стожке сена со стаканом в руке, а вокруг него крепкую стайку ВОДОПАДОВ — кто со стаканами, кто просто с бутылками. Греет ласковое осеннее солнце, по аллее, выпятив намечающийся животик, не спеша идет Майк во главе ЗООПАРКА — сегодня самый крутой день фестиваля, сам БГ должен прилететь прямо из Америки и приземлиться на Масляном лугу.

РД зашел на Большую площадь. На ней не было ни души, лишь стояли ровные ряды садовых скамеек. Сцена, когда-то производившая столь монументальный вид, благодаря водруженным друг на друга морским контейнерам, выглядела исключительно мирно, по-курортному. РД взошел на нее и окинул мысленным взором площадь, полную народа. Когда-то здесь, в компании Андрея Тропилло и Бэвида Доуи, он открывал этот фестиваль, затем часто выходил для объявлений, таскал вместе с рокерами аппаратуру и инструменты, то есть жил полной жизнью под пронзительные звуки, доносящиеся со сцены, под неумолчный гул того странного и счастливого времени.

И опять вспомнилось Майковское: «Скажи, куда ушли те времена?..»

В Лету они ушли, куда уходит всё. Что же это было? Зачем это было? Зачем это случилось в его судьбе, — так думал РД, но не находил слов раскаяния, а только благодарности за то, что он сумел прожить и эту жизнь, и она принесла ему незабываемые ощущения. Во всем этом кружении была своя музыкальная тема, свое развитие, которое с возрастом плавно подошло к коде и оставило его одного перед пустынной площадью, на которой стояли голые садовые скамейки.

Но он не воспринимал этот финал как трагический, потому что не гнался за славой и признанием, а только за тем, чтобы пройти путь. И он прошел его. РД спустился по деревянным ступенькам со сцены и пошел прочь от своих воспоминаний, мимо белоснежного дворца в том направлении, где пересекали небо две яркие радуги.

Так закончилось путешествие рок-дилетанта.