Александр Житинский "Старичок с Большой Пушкарской (10)
"

10. Трётль

Санька была в отчаянии: Альшоль исчез!

Прочитав его прощальную записку, она не поверила — полезла на антресоли. Но и там было пусто, лишь лежала на полках ненужная теперь металлическая коллекция, потихоньку обрастая ржавчиной, да злорадно скалился в углу металлический ублюдок из «Айрон Мейден».

Санька почувствовала пустоту в груди, такого с нею раньше не бывало — будто вынули оттуда что-то очень нужное и горячее, что раньше согревало душу, и теперь там холодно и пусто. Древний иностранный мальчик! Тут нам самим жить непросто, а древним несовершеннолетним иностранцам — и подавно! А что борода у него — так это даже хуже. У нас к бороде почтения нету.

Санька бросилась к маме, но мама была тверда, как Скала Закона, с которой когда-то проповедовал Альшоль в своей Исландии. То есть мама, конечно, принялась успокаивать Саньку, говорить, что ничего страшного не случится — мол, найдется! Но искать Альшоля решительно отказалась.

— Он взрослый человек, сам должен собой распоряжаться, — сказала мама.

А невзрослым человеком, значит, должны распоряжаться другие! Ну уж — нет! Санька разозлилась и, как говорили встарь, закусила удила. А уж когда она закусывала удила, никакого удержу Саньке не было.

Она стала рассуждать. Конечно, обратно в свою телефонную будку Альшоль не вернется. Мулдугалиев тут же схватит! И вообще, шататься по городу Альшолю крайне опасно: больно уж вид у него заметный! Следовательно, рассуждала Санька, Альшоль где-то прячется... Но питаться-то ему все же надо! Какой бы ни был он вегетарианец, а принимать пищу время от времени нужно! А денег у него нет, да и появляться в магазине или в столовой опасно. Значит, либо его кто-нибудь подобрал, как бездомного щенка, либо ушел... к скрытникам! К кому же ему идти, если не к скрытникам, — рассуждала Санька. Они его любят, то есть — тьфу! — ненавидят. Причем так сильно, что у скрытников Альшолю обеспечена вполне сносная жизнь...

И Санька стала готовиться к экспедиции в оборотный мир, к скрытным жителям. Но легко сказать, да трудно сделать. У мамы имелись другие планы относительно Санькиного будущего.

Мама потащила Саньку на митинг.

После того, как папа ушел в клоуны, мама стала активно заниматься общественной работой. Она была членом общества «Спасение», сочувствовала движениям «Демократический альянс», «Альтернатива», «Народный консенсус»; посещала клуб «Добрыня Никитич» и кружок самообразования «Фрейдизм и перестройка». Все эти названия Саньке ничего не говорили, но она не осуждала маму, потому что, в свою очередь, сама увлекалась металлическими группами, о которых мама тоже ничего не знала. Тут как раз случился небольшой митинг у Дворца спорта «Юбилейный», посвященный борьбе кого-то с кем-то или кого-то за что-то — Санька не поняла. Туда они с мамой и отправились.

На площадке перед «Юбилейным» была сооружена деревянная трибуна, на которой стояли несколько нахохлившихся людей. Вид у них был суровый. Перед трибуной — толпа человек в семьдесят, многие держали над головою плакаты. На одних плакатах было написано «Нет!», на других — «Да!». В толпе сновали бойкие молодые люди, которые продавали маленькие газетки под теми же названиями. Газетка «Нет!» стоила тридцать копеек, газетка «Да!» — двадцать. Мама на всякий случай купила обе.

На трибуну один за другим выходили ораторы и кричали слова, с ненавистью глядя на микрофон и размахивая руками. Люди, державшие плакатики «Да!», аплодировали тем, которые говорили: «как работаем, так и живем», а те, что с плакатами «Нет!», одобряли ораторов, утверждавших обратное: «как живем, так и работаем».

Внезапно на трибуну поднялся молодой человек, замотанный в несколько разноцветных флагов. Он был похож на девушку из индийского кинофильма. У индусов такая одежда называется «сари». Молодой человек поднял обе руки вверх, успокаивая разгоряченную толпу, и начал говорить:

— Нытикре! Капо вы течикри о нойраз деруне, кинискрыт гутребе шива елыгни мадо! Роско родго нетрух! Течайкон зарба! Родго в тиноспасо! Тевайда речьбе гое с ихбео ронсто!

«Да это же скрытник!» — с изумлением подумала Санька, автоматически переводя его речь.

— Иностранец... — зашелестело в толпе. — Что он сказал? Пусть переведут.

К микрофону подошел массивный человек в шляпе.

— Наш иностранный гость из... республики Кирибати приветствует перестройку! — сообщил он и объявил следующего оратора.

Санька незаметно отодвинулась от мамы и бочком-бочком приблизилась к скрытнику. Возле него уже толпилась стайка фарцовщиков, но скрытник лишь разводил руками: мол, ничего нет, кроме флагов на теле! Санька тихо шепнула ему:

— Ветпри, никдельбез!

Скрытник удивленно уставился на Саньку, но все же поприветствовал:

— Вороздо, карочду! Ты дакуот?

Но Санька не стала объяснять — откуда она, а быстро и решительно принялась инструктировать скрытника, где и когда ему надо быть, чтобы пустить Саньку в оборотный мир.

— Зачем тебе? — спросил он на своем языке.

— Ищу одного человека. То есть — скрытника... Ты случайно не слышал: Шольаль?

— Нет, — покачал он головой. — Родго шойболь.

— Как тебя зовут? — спросила Санька.

— Ванбол, — ответил он.

— А меня — Касань. До встречи!

Мама вернулась с митинга взволнованная. Она никак не могла выбрать между «да» и «нет». Санька попыталась сказать, что совсем не обязательно выбирать между ними — можно плюнуть и на то, и на другое. Но мама взволновалась еще больше и обвинила Саньку в аполитичности, что во всем, мол, виноват этот подозрительный старикашка, что если раньше Санька хотела искоренять зло, то теперь не хочет выбирать даже между «да» и «нет».

— Не смей говорить плохо о моем Альшоле! — сквозь зубы сказала Санька и ушла в свою комнату, прихватив телефон на длинном шнуре.

— Завтра едем к дедушке, — сказала мама ей вслед.

— Как бы не так! — прошептала Санька, прикрыла дверь и набрала номер Захара.

Услыхав Санькин голос, Захар обрадовался, принялся расспрашивать про новости, но Санька оборвала его:

— Подожди. Сейчас не до того. Ты мне нужен.

— Когда? — спросил Захар.

— Сегодня ночью.

— Зачем? — с тревогой спросил Захар.

— Там узнаешь. Что, испугался?

— Вот еще! — сказал Захар. — Где и когда встретимся?

— В час ночи на углу Большой Пушкарской и Ленина. Я буду в джинсах и черной футболке. На футболке написано: «Спасем мир!».

— Знаю такую футболку, — сказал Захар. — Видел... А я буду в обычном костюме. В сером...

— При галстуке? — съязвила Санька.

— Могу при галстуке...

Теперь следовало усыпить бдительность мамы.

Весь вечер Санька разговаривала с ней только о балете и перестройке. Мама была чрезвычайно довольна. В одиннадцать часов они с Санькой расцеловались и отправились спать по своим комнатам. Санька подождала, пока в комнате мамы погаснет свет. Потом еще минут пятнадцать. Затем Санька уронила на пол толстый англо-русский словарь. Вопросов из маминой комнаты не последовало.

Тогда Санька быстро оделась и написала маме такую записку:

«Мама!

Прости меня, я ухожу. Я люблю Альшоля и должна его найти. Если ты когда-нибудь любила, ты меня поймешь! Не волнуйся, я уже большая. Пока я люблю, со мной ничего не случится!

Твоя Саша».

Она оставила записку в прихожей на тумбочке. Взглянула на себя в зеркало: лицо было решительное и одухотворенное, Санька сама себе понравилась. Все-таки это был поступок! Она выскользнула на лестницу и тихо притворила за собой дверь.

На углу Большой Пушкарской и Ленина, у окон детского сада, куда Санька ходила в детстве, маячил длинный нескладный мальчишка в сером костюме и при галстуке. В руках он держал букетик гвоздик. Санька заметила его издали, потому что ночи были еще светлые.

— Привет, Захар!

— Вот ты какая... — сказал Захар, разглядывая ее. При этом он сильно прищурил глаза.

Санька сразу поняла, в чем дело.

— Немедленно надень очки! — приказала она. — Ты же близорукий.

В очках Захар оказался гораздо привлекательнее, а уж Санька несомненно ему понравилась, потому что Захар смутился и неловко сунул ей букет.

— Это тебе.

— Следуй за мной. И запомни, что сегодня меня зовут Касань.

— Касань... — повторил Захар.

— А тебя — Харза.

— Понял! — кивнул Захар. — Слоговой перевертыш. Своего рода палиндром.

— Сам ты палиндром! — Санька не знала этого слова.

— А зачем это нам? — спросил Захар, торопливо поспевая за Санькой по ночной Большой Пушкарской.

— Увидишь! — таинственно шепнула Санька.

Они дошли до подворотни, где когда-то Альшоль с Санькой скрывались от могучих санитаров. Санька подошла к той же обитой железом двери, сказала:

— Кройот, Ванбол!

— Он, и вправду, Болван? — осведомился Захар, который сразу понял перевод.

— Узнаем.

Дверь на этот раз не стала податливой, как занавеска, а просто отворилась. За дверью стоял Ванбол, обмотанный в флаг Соединенных Штатов Америки, весь в звездах и полосах.

— Привет, Касань! — сказал он. — Смотри, какой клевый флажок раздобыл на выставке в Гавани... А это кто? — указал он на Захара.

— Харза, — поклонился Захар.

— Мой друг, — сказала Санька и удивилась, потому что эти слова звучали одинаково и по-прямому, и по-оборотному.

Он повел Саньку и Захара темными переходами и вскоре вывел на улицу Ленина в том самом месте, где Санька была в прошлый раз. Ее поразило, что оборотный город за эту пару недель стал еще запущеннее и страшнее.

— Что это у вас происходит? — с испугом спросила Санька.

— Это не у нас, а у вас, — сказал Ванбол. — Наш город — это отражение души вашего города. Чем больше неустройства, смятения, страха в душе вашего города, тем ужаснее выглядят дома в нашем городе.

Они вышли в сквер с холмом, изрытым землянками. На скамейках сидели скрытники, ждали Саньку.

— Вот она, — указал на нее Ванбол. — Пришла, мерзавка.

Захар вздрогнул. Он уже умел понимать оборотную речь, но не знал, что в этом мире принято браниться.

— Ну что, проходимцы! — бодро начала Санька. — С отвращением вас вспоминала... Прямо до тошноты. Если бы не этот паршивый старикашка Шольаль, ни за что бы сюда не пришла...

Захар осторожно дернул Сашу за рукав майки «Спасем мир!»:

— Груня... То есть, Касань! Ты что — рехнулась? Разве так можно с незнакомыми!

Но она продолжала:

— Я этого старикашку так ненавижу, так ненавижу! Своими руками задушила бы его! Всю жизнь мне испортил!..

И Санька неожиданно заплакала.

— Да, как видно, довел девочку, проходимец... — заметил старый скрытник, тот самый, что встретил их с Альшолем в прошлый раз.

— Убить мало... — согласно закивали скрытники. — Зачем к нам явилась? Чего от нас хочешь?

— Хочу найти его, чтобы удушить собственными руками! — горячо отвечала Санька.

— Пойдем к трётлю, — сказал старейшина.

Скрытники поднялись со своих скамеек и неспешно зашагали по направлению к Карповке. Санька и Захар шли за ними.

Захар все еще не мог прийти в себя от изумления.

— Так ты своего Альшоля ищешь? — расспрашивал он Саньку на ходу. — Что он тебе сделал? Неужели оказался подлецом?

— Дурак ты, Захар. Я люблю его! Люблю!

Захар только плечами пожал.

Скрытники, обрастая по пути сородичами, толпою свернули на Чкаловский и вскоре оказались у Карповки. Они осторожно перешли мост, который едва держался — настолько был ветхим.

Прошли влево: в полумраке белой ночи, на фоне светлого неба, возвышался темный силуэт монастыря — массивного, величавого, тяжелого.

— Здравствуй, трётль, — поклонился ему старейшина скрытников.

Каменная громада вдруг зашевелилась. Оказывается, это сидел на земле, обхватив колени, огромный великан. Издали он казался каменным монастырем.

Великан поднял лицо — оно было мохнатым, — взглянул ярко сияющими, зеленоватого цвета глазами, расправил волосатую грудь, шумно вздохнул и спросил:

— С чем пожаловали скрытные жители?

— Ты все знаешь, трётль. Ты породнен с камнем. Не слышал ли, в каком здании прямого мира прячется сейчас старик по имени Альшоль? И жив ли он?

— Как не знать?! Знаю, — громовым голосом произнес трётль. — И, конечно, он жив, ты об этом прекрасно знаешь, потому что, если бы он умер, то все мы исчезли бы в сей же миг...

— Прости, старый пень, не подумал... — пробормотал старейшина, потупившись.

— Мы все поселились здесь, потому что к нам пожаловал он — странник, исландец, старик с молодой душой, наш вечный поэт Альшоль, — продолжал трётль, а Санька слушала его, затаив дыхание, понимая наконец-то, откуда взялись чудеса.

— Альшоль жив, но находится в беде, — сказал трётль. — Он застрял в прямом мире, куда мне ходу нет.

< Назад | Далее >