а "Старичок с Большой Пушкарской (9)
"

9. Явка с повинной

Рабочий день участкового Мулдугалиева начался, как всегда, с посещения родного отделения милиции. Едва он переступил порог, как дежурный по отделению огорошил его сообщением:

— Вас какой-то старик дожидается.

— Какой старик?

— Не знаю. Явился вчера поздно вечером. Говорит — совершил преступление. Мол, откроется только вам... Ну, я его на всякий случай упрятал в КПЗ.

Дежурный проводил участкового в камеру предварительного заключения и отпер дверь.

В камере на длинных нарах лежали двое — подросток лет шестнадцати и Альшоль. При виде милиционеров они поднялись и встали рядом с нарами во весь рост.

— Этот задержан ночью. Ломал телефон-автомат, — указал на подростка дежурный. — А этот — ваш... — кивнул он на Альшоля.

— Старый знакомый, — сказал участковый. — Следуйте за мной.

Он провел Альшоля в кабинет, усадил на стул посреди комнаты, а сам занял место за письменным столом напротив.

— Рассказывайте, — предложил Мулдугалиев, придвинув к себе чистый лист бумаги, чтобы протоколировать его признания.

— Что же тут рассказывать... — вздохнул Альшоль. — Я преступник.

— Так! — удовлетворенно воскликнул лейтенант.

— Это произошло в моей жизни впервые... Я полюбил самую прекрасную девочку на земле. Я не знал, что этого нельзя делать в моем возрасте... Ее мама сказала, что это даже запрещено! Но девочка тоже любит меня.

— Постойте, постойте! — остановил его Мулдугалиев. — Что значит «полюбил»? Что значит «тоже любит»? Да вы понимаете, что вы говорите! Она же несовершеннолетняя!

— Я понимаю, что говорю, — печально кивнул Альшоль. — Такого в моем сердце не было никогда с тех пор, как я покинул родную страну. Саша обняла меня и поцеловала. Вот сюда, — он показал на правую щеку. — И я тоже поцеловал ее. Около уха... Я преступник!

— Около уха?! И все?! — закричал лейтенант. — Что же вы мне голову морочите?! Какое же это преступление?!

— Правда?! — просиял Альшоль. — Это можно делать? Ах, как вы меня обрадовали! Значит, я ни в чем не виноват?

— Ну, это как сказать... — загадочно протянул участковый.

— Тогда я вас прошу, — неожиданно заявил Альшоль, — отправьте меня в Исландию!

— В Исландию?! Зачем? — опешил Мулдугалиев.

— Саша говорит, что я там родился...

И Альшоль принялся простодушно рассказывать участковому о древней Исландии, Полях Тинга и Скале Закона. Он так увлекся, что вскочил со стула и, обращаясь к лейтенанту, продекламировал:

Не любы мне горы,
хоть я и был там
девять лишь дней!
Я не сменяю
клик лебединый
на вой волков...

«Сумасшедший или не сумасшедший?.. — думал в это время участковый. — По крайней мере, не буйный... Но пока лечить не буду. Буду наказывать». А Альшоль совсем разошелся:

Солнце не ведало,
где его дом,
звезды не ведали,
где им сиять,
месяц не ведал
мощи своей...

— Стоп! Стоп! — поднял ладонь участковый.

— Красиво, правда? — спросил Альшоль. — Пустите меня в Исландию! Я хочу уехать далеко-далеко, чтобы никогда больше не видеть Сашу.

— Вы же говорили, что любите ее? — удивился Мулдугалиев.

— Как вы не понимаете! Когда любишь и не можешь быть вместе, лучше уехать на край света, чтобы не видеть совсем! Ее мама все равно нам не позволит жениться.

— Вы вроде умирать собирались? — спросил участковый, что-то строча на бланке протокола.

— Ну, может, успели бы пожить... Хоть немножко... — поник Альшоль. Он сразу поскучнел, сгорбился, снова стал похож на древнего старичка.

А Мулдугалиев, уже не обращая на него внимания, дописал протокол и сказал:

— Распишитесь.

Альшоль подошел к столу, не глядя, поставил заковыку внизу страницы. Мулдугалиев расплылся в довольной улыбке и вызвал по телефону дежурного.

— Препроводи, — сказал он, отдавая ему протокол.

— В Исландию? — радостно встрепенулся Альшоль.

Дежурный недоуменно помялся в дверях, не понимая — куда вести старичка.

— Там все написано, — показал на протокол Мулдугалиев. — Обычным порядком.

Альшоля вывели из кабинета и проводили на улицу, где стояла милицейская машина. Дежурный помог ему взобраться по лесенке внутрь маленького фургона с зарешеченными окошками, где уже сидел знакомый Альшолю подросток, ломавший ночью телефонные автоматы. Альшоль приветливо улыбнулся ему, но подросток не ответил. Рядом на низенькую скамеечку уселся сержант милиции. Двери закрылись, и машина поехала.

— Вы тоже в Исландию? — спросил Альшоль подростка.

— Чего-о? — окрысился он.

Альшоль испуганно примолк.

Их привезли куда-то и провели через двери, рядом с которыми была табличка «Народный суд». Сержант ввел Альшоля с подростком в небольшой зал, где за столом, стоявшим на возвышении, сидела молодая женщина в очках. Зал был пуст, не считая стоявших рядами стульев.

— Вот они, товарищ судья, — козырнул сержант, выкладывая перед женщиной бумаги протоколов.

— Хорошо, — кивнула она. — Садитесь.

Сержант усадил Альшоля рядышком с подростком, но сам не сел. Остался стоять в дверях.

Судья прочитала протоколы и подняла глаза на Альшоля.

— Гражданин Альшоль, встаньте.

Альшоль послушно встал.

— Тут у вас в документах год рождения написан неверно. Когда вы родились?

— Я не помню, — сказал Альшоль.

— Ну, а сколько лет вам, помните?

— Семьсот пятьдесят один.

Женщина внимательно посмотрела на старичка, потом перевела взгляд на сержанта. Тот пожал плечами.

— А вы признаете, что жили на улице Большой Пушкарской в телефонной будке? Признаете, что воспротивились принудительному лечению и скрылись от милиции в неизвестном направлении? — спросила она.

— Почему в неизвестном? В известном, — сказал Альшоль. — Мы с Сашей у скрытников были.

— Вот я и говорю — скрылись, значит! — с некоторым раздражением повторила судья. — Все ясно. Садитесь.

Альшоль сел, а женщина так же быстро разделалась с подростком, задав ему два или три вопроса. Затем она заполнила новые бланки и передала их сержанту:

— Уведите осужденных.

Альшоля с подростком снова повели куда-то.

— Сколько припаяли? — спросил подросток у сержанта.

— Пятнадцать. И скажи спасибо. Могли бы уголовное дело открыть. А так — мелкое хулиганство...

Альшоль с беспокойством прислушивался к их разговору, уже понимая, что происходит что-то не то. Однако вопросов не задавал. Он уже понял, что при общении с милицией лучше не затевать лишних разговоров.

На этот раз их посадили в большой фургон, где и народу было больше — человек двенадцать. Но они Альшолю не понравились — помятые какие-то, небритые и злые. Когда дверцы фургона закрыли и наступила полная темнота, хриплый мужской голос запел:

Ка-андуктор, не спеши-и!
Ка-андуктор, понимаешь,
Что с девушкою я
Прощаюсь навсегда!

Альшоль вздрогнул, вспомнил Саньку. Неужели? Неужели его повезут в Исландию с этими небритыми мужиками? А вдруг в Исландии теперь все такие? Как же скучно будет там жить!

Однако до Исландии снова не доехали. Их выгрузили во дворе за высоким забором, по верху которого была пущена колючая проволока, а железные ворота наглухо закрыты, потом по одному провели в низкое здание, окна которого были, как в милицейском фургоне, зарешечены.

Все оказались в просторной комнате, с креслом, стоявшим перед зеркалом. У кресла — пожилой милиционер в белом фартуке. В руках он держал машинку для стрижки волос.

— Ну, кто первый? — спросил он весело.

«Странная какая-то парикмахерская...» — подумал Альшоль и, видя, что его товарищи мнутся, подошел к парикмахеру первым.

— Правильно, дед, — кивнул тот и, усадив Альшоля в кресло, принялся стричь его наголо.

Через минуту на Альшоля смотрела из зеркала маленькая стариковская головка, круглая, как фундучный орех. Борода на лице стала выглядеть совсем несуразно.

— Постригите и бороду, пожалуйста, — попросил он.

Парикмахер хохотнул, нашел длинные ножницы и отхватил Альшолю бороду.

— Это завсегда пожалуйста! Следующий! — крикнул он.

Альшоль отошел в сторонку, с любопытством ощупывая остатки бороды. Надо сказать, что ритуал проводов в Исландию ему не понравился. Но, может, таковы здешние законы? Может, теперь все жители Исландии стригутся наголо?

Вскоре все мужики стали как один — с сияющими остриженными макушками. Почему-то они веселились, отпуская шуточки, и, гогоча, показывали друг на друга пальцем.

— Дедуля, а твои-то патлы могут и не отрасти!

— Ничего страшного. Мне и не надо. Ведь я еду в Исландию умирать...

— Ну, ты хохмач! — объявил парень с фингалом. — Тюряга это, дед, а не Исландия! Пятнадцать суток покорежишься на стройке, потом езжай в свою Исландию. И то если отпустят!

И он заржал вместе с другими лысыми.

< Назад | Далее >